История не так легка, как хочется в то людям верить. В истории полно греха, его ничем нам не измерить. Но есть поэты, значит будет прославленье. Не все поэты в горькой участи царей находят вдохновенье. Но Низами, кто же Низами не знает, он царям радужные оды слагает. Как правил царь, кому то важно? В строках поэта царь представлен поступающим отважно. Царь для поэта кладезь благородства, забыл поэт про совершённые царём уродства. Не будем судить о неизвестно оно доподлинно нам, послушаем Низами, его герой — сасанидский шах Гур Бахрам.
Долгожданный сын кровавого царя, под чьей пятой изнывала персидская земля, разродился ребёнком долгожданным, Ахурамаздой в ответ на мольбы ни Но не люб он стал отцу, отправил он его подальше в жаркую страну, там мальчик рос и набирался сил, покуда не вырос и взор на красавиц не обратил. Откуда те красавицы возникли? По мановению руки строителя они возникли. Прославленный строитель, выходец из Рума, возвёл в песках он Хаварнак — не дворец, а чудо. Печальной участи он удостоился потом, создавая прекрасное, прослыв лучшим творцом, оказался на вершине башни замка в прекрасный из дней, так закончил путь из талантливейших людей.
Но не о том сказать решился Низами, не для того он сложил двустишия свои. Герой его поэмы шах Бахрам, правил мудро, чужое горе словно испытывал сам. Всякое случалось в пределах его страны, лишь не голодали подданные, если и умирали, то от излишней суеты. Принимал смерть человеческую Бахрам в упрёк себе, виноватым считал и искал причину в себе. Потому и процветал край персидский в те времена, боги любили Бахрама бороться с трудностями всегда. Только хоть сто лет на благо людям правь, хоть превозноси достоинства людские — род их славь, да не случится того желания, чтобы все забыли души метания. Горе свалится на Бахрама в конце повествования, то единственное — достойное нашего с вами сострадания.
И степи с высот огляди.
Навеки умолкли веселые хлопцы
В живых я остался один.
Орленок, орленок, блесни опереньем,
Собою затми белый свет.
Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет.
Орленок, орленок, гремучей гранатой
От сопки врага отмело,
Меня называли орленком в отряде,
Враги называют орлом.
Орленок, орленок, мой верный товарищ,
Ты видишь, что я уцелел,
Лети на станицу, родимой расскажешь,
Как сына вели на расстрел.
Орленок, орленок, товарищ крылатый,
Ковыльные степи в огне,
На спешат комсомольцы - орлята
И жизнь возвратится ко мне.
Орленок, орленок, идут эшелоны,
Победа борьбой решена
У власти орлиной орлят миллионы,
И нами гордится страна!
История не так легка, как хочется в то людям верить. В истории полно греха, его ничем нам не измерить. Но есть поэты, значит будет прославленье. Не все поэты в горькой участи царей находят вдохновенье. Но Низами, кто же Низами не знает, он царям радужные оды слагает. Как правил царь, кому то важно? В строках поэта царь представлен поступающим отважно. Царь для поэта кладезь благородства, забыл поэт про совершённые царём уродства. Не будем судить о неизвестно оно доподлинно нам, послушаем Низами, его герой — сасанидский шах Гур Бахрам.
Долгожданный сын кровавого царя, под чьей пятой изнывала персидская земля, разродился ребёнком долгожданным, Ахурамаздой в ответ на мольбы ни Но не люб он стал отцу, отправил он его подальше в жаркую страну, там мальчик рос и набирался сил, покуда не вырос и взор на красавиц не обратил. Откуда те красавицы возникли? По мановению руки строителя они возникли. Прославленный строитель, выходец из Рума, возвёл в песках он Хаварнак — не дворец, а чудо. Печальной участи он удостоился потом, создавая прекрасное, прослыв лучшим творцом, оказался на вершине башни замка в прекрасный из дней, так закончил путь из талантливейших людей.
Но не о том сказать решился Низами, не для того он сложил двустишия свои. Герой его поэмы шах Бахрам, правил мудро, чужое горе словно испытывал сам. Всякое случалось в пределах его страны, лишь не голодали подданные, если и умирали, то от излишней суеты. Принимал смерть человеческую Бахрам в упрёк себе, виноватым считал и искал причину в себе. Потому и процветал край персидский в те времена, боги любили Бахрама бороться с трудностями всегда. Только хоть сто лет на благо людям правь, хоть превозноси достоинства людские — род их славь, да не случится того желания, чтобы все забыли души метания. Горе свалится на Бахрама в конце повествования, то единственное — достойное нашего с вами сострадания.