Трагедия лермонтовского поколения заключалась в том. что в отличие от пушкинского оно обречено было "в бездействии состариться", а побуждаемое отвлеченной мыслью, оно проявляло либо анархическое своеволие, либо "высокое" преступление, либо застарелый эгоизм. Героями Лермонтова становятся люди, или преступающие общечеловеческие нормы (Вадим, Арбенин), или разрушающие покой и счастье окружающих и нравственное собственное начало (Печорин).
Отец поэта Юрий Петрович Лермонтов считался тульским дворянином и был с 1829 года записан в Тульскую родословную книгу вместе с сыном, так как он, Ю.П. Лермонтов, в 1811 году получил в наследство от своего отца Петра Юрьевича Лермонтова имение Кропотовку (Любашевку, или Каменный верх тож) в Ефремовском уезде Тульской губернии.
Она принуждала меня пускаться в чудовищные сравнения, в самые дерзкие примеры, и если я затруднялся подыскать выражение, она сама мне 'целым "дождем нетерпеливых вопросов, вроде тех, которые мы предлагаем заике,, мучительно застрявшему на одном слове. И действительно, в конце концов ее гибкий, подвижной ум й свежее воображение торжествовали над моим педагогическим бессилием. Я fпоневоле убеждался, что для своей среды, для своего воспитания (или, вернее сказать, отсутствия сго) она обладала изумительными
Трагедия лермонтовского поколения заключалась в том. что в отличие от пушкинского оно обречено было "в бездействии состариться", а побуждаемое отвлеченной мыслью, оно проявляло либо анархическое своеволие, либо "высокое" преступление, либо застарелый эгоизм. Героями Лермонтова становятся люди, или преступающие общечеловеческие нормы (Вадим, Арбенин), или разрушающие покой и счастье окружающих и нравственное собственное начало (Печорин).
Отец поэта Юрий Петрович Лермонтов считался тульским дворянином и был с 1829 года записан в Тульскую родословную книгу вместе с сыном, так как он, Ю.П. Лермонтов, в 1811 году получил в наследство от своего отца Петра Юрьевича Лермонтова имение Кропотовку (Любашевку, или Каменный верх тож) в Ефремовском уезде Тульской губернии.
Она принуждала меня пускаться в чудовищные сравнения, в самые дерзкие примеры, и если я затруднялся подыскать выражение, она сама мне 'целым "дождем нетерпеливых вопросов, вроде тех, которые мы предлагаем заике,, мучительно застрявшему на одном слове. И действительно, в конце концов ее гибкий, подвижной ум й свежее воображение торжествовали над моим педагогическим бессилием. Я fпоневоле убеждался, что для своей среды, для своего воспитания (или, вернее сказать, отсутствия сго) она обладала изумительными