Н.и. никитин о характере присоединения сибири к россии статья посвящена не столько присоединения сибири, сколько вопроса и прежде всего — тем новым под, которые обозначились в последнее время в сибиреведческой в связи с изучением процесса расширения российского государства на восток. вполне закономерно, что процесс этот определялся и толковался в нашей на разных этапах ее развития по-разному. в дореволюционной преобладала концепция «завоевания сибири российским оружием», но при этом ряд крупных исследователей — и.н. болтин, н.я. данилевский, м.к. любавский — придерживались точки зрения о преимущественно мирном характере присоединения края[1]. в работах советских до 1940—1950-х годов речь тоже в основном шла о «завоевании», с тем, правда, отличием, что если в дворянско-буржуазной , за исключением работ так называемых областников («сибирских сепаратистов»), этому термину обычно не придавалось отрицательно- смысла, то в ранней марксистской литературе отрицательный подтекст явно присутствовал, а порой и доминировал, ибо перед ней была поставлена вполне определенная задача: разоблачение «колониальной политики царизма». «переломными» в плане определения характера вхождения территории северной азии в состав российского государства были 1960-е годы. после ввода в широкий научный оборот материалов, плохо вписывавшихся в «концепцию завоевания», и, видимо, не без влияния моментов конъюнктурно-политического характера [54] в.и. шунков, являвшийся тогда общепризнанным лидером сибиреведения, призвал коллег отдать предпочтение термину «присоединение» как включающему в себя «явления различного порядка — от прямого завоевания до добровольного вхождения». при этом шунков делал важные оговорки, в частности подчеркивал, что «отрицать наличие в этом процессе элементов прямого завоевания, сопровождавшегося грубым насилием, значит игнорировать факты»[2]. термин «присоединение» своей «всеохватности» (или, если угодно, «расплывчатости») устроил подавляющее большинство сибиреведов, однако в 1970-е годы, уже под явным давлением идеологического пресса (напомню, что тогда во имя «дружбы народов» историков, по сути дела, принуждали к отказу от освещения «негативных» сторон былых взаимоотношений народов ), в стала широко распространяться другая формулировка — о «преимущественно мирном» и даже «добровольном» характере вхождения в состав российского государства сибири (и не только сибири). «присоединение» же сторонникам более удобной для «интернационального воспитания трудящихся» формулировки не подходило именно из-за его «расплывчатости», допускающего и случаи «прямого завоевания». , самым ревностным и последовательным сторонником концепции «добровольного вхождения» был якутский г.п. башарин. не оспаривая факты военных столкновений го и коренного населения сибири, он, однако, не придавал им значения, определявшего ход и, тем более, суть политических событий на севере азии в хvi—хvii вв., рассматривая их в одном ряду с внутренними распрями самих сибирских народов и вооруженными конфликтами соперничавших друг с другом отрядов. в этой связи главной ошибкой в.и. шункова (в последние годы жизни тоже, кстати, отдававшего предпочтение концепции «мирного вхождения») г.п. башарин считал дробление «единого процесса» присоединения сибири на «мирную» и «немирную» составляющие. почему вхождение сибири в состав россии надо считать «единым процессом» (и что понимать под ним) башарин не установка на «мирное вхождение» оказала сильное воздействие на сибиреведение 1970—1980-х годов, , в частности, к широкому распространению в мнения о «в целом бескровном» характере включения сибири в состав россии, однако, вопреки утверждениям некоторых современных исследователей, открытой поддержки большинства все же не получила (и более того — в те же годы подвергалась критике). наиболее приемлемым для сибиреведов по-прежнему оставался термин «присоединение», в который каждый был волен вкладывать свой смысл[4]. [
Развитие. в течение всего xvi в, в наблюдался устойчивый рост населения. если в начале века его численность составляла приблизительно 2,5—3 млн человек, то к концу — уже около 4,1 млн. особенно быстро росло население городов. уровень урбанизации в был высок и в период классического средневековья, но на протяжении xvi в. возникло множество небольших новых центров (преимущественно сукнодельче-ских). лондон превратился в один из мегаполисов европы того времени, его население увеличилось с 50 тыс. в 1500 г. до почти полумиллиона к середине xvii в. за столицей следовали крупные ремесленные и торговые центры — бирмингем, манчестер, ливерпуль, йорк, глостер, и порты — бристоль, ньюкасл. их обслуживали мелкие рыночные городки и сельская округа, специализировавшиеся на поставках продовольствия и всего необходимого для жизни большого города. лондон, например, кормили восемь окрестных графств. в силу компактности территории страны, между крупными , рыночными местечками и сельскими поселениями пролегла разветвленная сеть коммуникаций, способствовавшая установлению прочных торговых связей. наличие сложившегося внутреннего рынка — один из факторов, способствовавших подъему в первой половине xvi в