Выскажите свое мнение по поводу этой мысли известного писателя в форме сочинения-рассуждения "наш язык заслужил право на бережное отношение к себе, на общенародную заботу"
Вызрел ковыль. Степь на многие версты оделась колышущимся серебром. Ветер упруго приминал его, наплывая, шершавил, бугрил, гнал то к югу, то к западу сизо-опаловые волны. Там, где пробегала текучая воздушная струя, ковыль молитвенно клонился, и на седой его хребтине долго лежала чернеющая тропа.
Отцвели разномастные травы. На гребнях никла безрадостная выгоревшая полынь. Короткие ночи истлевали быстро. По ночам на обугленно-черном небе несчетные сияли звезды; месяц — казачье солнышко, темнея ущербленной боковиной, светил скупо, бело́; просторный Млечный Шлях сплетался с иными звездными путями. Терпкий воздух был густ, ветер сух, полынен; земля, напитанная все той же горечью всесильной полыни, тосковала о прохладе. Зыбились гордые звездные шляхи, не попранные ни копытом, ни ногой; пшеничная россыпь звезд гибла на сухом, черноземно-черном небе, не всходя и не радуя ростками; месяц — обсохлым солончаком, а по степи — сушь, сгибшая трава, и по ней белый неумолчный перепелиный бой да металлический звон кузнечиков.
А днями — зной, духота, мглистое курево. На выцветшей голубени неба — нещадное солнце, бестучье да коричневые стальные полудужья распростертых крыльев коршуна. По степи слепяще, неотразимо сияет ковыль, дымится бурая, верблюжьей окраски, горячая трава; коршун, кренясь, плывет в голубом, — внизу, по траве неслышно скользит его огромная тень. Суслики свистят истомно и хрипло. На желтеющих парных отвалах нор дремлют сурки. Степь горяча, но мертва, и все окружающее прозрачно-недвижимо. Даже курган синеет на грани видимого сказочно и невнятно, как во сне.
Миновав белую, с зелёным куполом, в виде луковицы мечеть, окружёную молчаливой толпой тёмных кипарисов мальчик спустился по тесному кривому переулку на большую дорогу. Месяц светил ему в спину, и тень мальчика бежала впереди его черным, странным, укороченным силуэтом. Какая-то птичка кричала однообразно, через ровные промежутки. тонким, нежным голосом: «Сплю, сплю!» И казалось, что она покорно сторожит в ночной тишине какую-то печальную тайну, и бессильно бороться со сном и усталостью, и тихо без надежды, жалуеться кому-то. А над тёмными кустами и над синеватыми шапками дальних лесов возвышался, упираясь своими зубцами в небо, Ай, Петр резкий, воздушный, как-будто он был вырезан из гигантского куска серебряного картона.
Сергею было немного жутко среди этого величаво
без
молния, в котором так отчётливо и дерзко раздавались ero шаги, но в то же время в сердце его разливалась какая-70 щекочущая, голово- кружительная отвага. На одном поворо те вдруг открылось море. Огромное, спокойное, оно тихо и торжественно зыбилось; от горизонта к берегу тянулась узкая, дрожащая серебряная дорожка.
Беззвучно проскользнул Сергей в деревянную калитку,
ведущую в парк. Там, под густыми деревьями, было совсем темно. Издали слышался шум неугомонного ручья и чувствовалось его сырое, холодное дыхание. Отчётливо застучала под ногами деревянная настилка моста; вода под ним была
черная и страшная. Вот наконец и высокие чугунные ворота, узорчатые, точно кружево, и обвитые ползучими стеблями глициний. По ту сторону был мрак и чутко- пугливая тишина.
Вызрел ковыль. Степь на многие версты оделась колышущимся серебром. Ветер упруго приминал его, наплывая, шершавил, бугрил, гнал то к югу, то к западу сизо-опаловые волны. Там, где пробегала текучая воздушная струя, ковыль молитвенно клонился, и на седой его хребтине долго лежала чернеющая тропа.
Отцвели разномастные травы. На гребнях никла безрадостная выгоревшая полынь. Короткие ночи истлевали быстро. По ночам на обугленно-черном небе несчетные сияли звезды; месяц — казачье солнышко, темнея ущербленной боковиной, светил скупо, бело́; просторный Млечный Шлях сплетался с иными звездными путями. Терпкий воздух был густ, ветер сух, полынен; земля, напитанная все той же горечью всесильной полыни, тосковала о прохладе. Зыбились гордые звездные шляхи, не попранные ни копытом, ни ногой; пшеничная россыпь звезд гибла на сухом, черноземно-черном небе, не всходя и не радуя ростками; месяц — обсохлым солончаком, а по степи — сушь, сгибшая трава, и по ней белый неумолчный перепелиный бой да металлический звон кузнечиков.
А днями — зной, духота, мглистое курево. На выцветшей голубени неба — нещадное солнце, бестучье да коричневые стальные полудужья распростертых крыльев коршуна. По степи слепяще, неотразимо сияет ковыль, дымится бурая, верблюжьей окраски, горячая трава; коршун, кренясь, плывет в голубом, — внизу, по траве неслышно скользит его огромная тень. Суслики свистят истомно и хрипло. На желтеющих парных отвалах нор дремлют сурки. Степь горяча, но мертва, и все окружающее прозрачно-недвижимо. Даже курган синеет на грани видимого сказочно и невнятно, как во сне.
Объяснение:
Надеюсь
Миновав белую, с зелёным куполом, в виде луковицы мечеть, окружёную молчаливой толпой тёмных кипарисов мальчик спустился по тесному кривому переулку на большую дорогу. Месяц светил ему в спину, и тень мальчика бежала впереди его черным, странным, укороченным силуэтом. Какая-то птичка кричала однообразно, через ровные промежутки. тонким, нежным голосом: «Сплю, сплю!» И казалось, что она покорно сторожит в ночной тишине какую-то печальную тайну, и бессильно бороться со сном и усталостью, и тихо без надежды, жалуеться кому-то. А над тёмными кустами и над синеватыми шапками дальних лесов возвышался, упираясь своими зубцами в небо, Ай, Петр резкий, воздушный, как-будто он был вырезан из гигантского куска серебряного картона.
Сергею было немного жутко среди этого величаво
без
молния, в котором так отчётливо и дерзко раздавались ero шаги, но в то же время в сердце его разливалась какая-70 щекочущая, голово- кружительная отвага. На одном поворо те вдруг открылось море. Огромное, спокойное, оно тихо и торжественно зыбилось; от горизонта к берегу тянулась узкая, дрожащая серебряная дорожка.
Беззвучно проскользнул Сергей в деревянную калитку,
ведущую в парк. Там, под густыми деревьями, было совсем темно. Издали слышался шум неугомонного ручья и чувствовалось его сырое, холодное дыхание. Отчётливо застучала под ногами деревянная настилка моста; вода под ним была
черная и страшная. Вот наконец и высокие чугунные ворота, узорчатые, точно кружево, и обвитые ползучими стеблями глициний. По ту сторону был мрак и чутко- пугливая тишина.