Вставьте пропущенные в суффиксах и окончаниях причастий и прилагательных гласные буквы. Сделайте полный морфологический разбор слов, над которыми стоит цифра 3 . 1. Около стро..щ..йся 3 купальни барахтается в воде плотник Герасим (Тургенев). 2. В Ломоносове было два бор..щ..хся призвания – поэта и учёного (Белинский). 3. На стене висели географические карты, все почти изорв..нные, но искусно закле..нные рукой Карла Ивановича (Л. Толстой). 4. Я беспощадно погонял измуч..нн..го коня (Лермонтов). 5. От надвига..щ..йся отовсюду растительности стало ещё теснее (Бунин). 6. Вдоль дороги дымились в росе вызр..вш.. 3 овсы (Шолохов). 7. Метелица вскинул голову и оглядел эту колебл..щ..юся 3 пёстр..ю толпу (Фадеев). 8. Между колёсами телег, полузавеш..нн..х коврами, горит огонь (Пушкин). 9. Егорушка вообразил себе шесть высок..х, рядом скач..щ..х колесниц (Чехов). 10. Всё утром дышит, ветерок играет в Тереке, на волнах вздымает зыбл..мый 3 песок (Лермонтов). 11. Вслушайтесь в дальн..й рокоч..щ..й гул (Л. Толстой). 12.

Глагол — это цельная мысль, а не отдельное понятие, как имя существительное; это сообщение о чем-то, а не эмоция выражения, как имя прилагательное. Когда-то глаголом и называли всякое слово (так и у Пушкина — в архаичном высоком значении: «глаголом жги сердца людей»), еще раньше — речь вообще. В течение сотен лет сохранялась лаконичная речь предков в емком слове, в важнейшей части речи — глаголе. Новое — вот что важно в глаголе. Не багаж памяти, а свежесть новости скрыта в глаголе, когда его произносят.Оттого и любят его писатели. Глагол — действие, которое повторяет в описании жизнь, тем самым снова, как живую, представляет ее перед нашими глазами. Не готовое определение, а ускользающий признак сказуемого, сказанного, выявленного; не белый, беленький, беловатый, не белость, белизна или бель, а белеть, белеться, белить, белеющий, белея. Навсегда очарованы мы прозой Пушкина, а у него каждое третье слово — глагол; четкость слога у Чехова — тайна в том же; динамизм рассказов Алексея Толстого — пружина все тот же глагол. Самая необходимая часть речи. Именно среди глаголов мало заимствований; обычно заимствуется имя — понятие, а действием и эмоцией оно наполняется уже в нашем родном языке.Потому что каждый глагол — свернутая в слово целая речь.В глаголе, как в капсуле, заключена взрывчатая сила целого выражения, предложения, фразы, и стоит задуматься — как в нужный момент развернется он сочетанием слов. Думать — думу, делать — дело, а потом и десятки других, далее «делать жизнь с кого»; ходить — в поход, а там и сотни других.Много оттенков в колебаниях форм. Сто лет назад друг Н. Г. Чернышевского, ученый корректор А. Студенский, с мнением которого считались многие писатели, полагал, что «оспоривать гораздо конкретнее (чуть не в драке), аоспаривать абстрактней; борются телесно, физически, например, борцы, а борятся отвлеченно, например, с предрассудками». Позднее нашли, что и одним различием в ударении можно передать такое же противопоставление конкретного отвлеченному, звонит конкретно («по ком звонит колокол»), а звонит отвлеченно, как действие вообще, когда, бывает, и вовсе уже не звонят (говоря по телефону, вы не бьете в колокола).Этот пример покажется странным, поскольку не каждый из нас сознательно избирает то ударение, которое можно назвать «правильным».В русском языке довольно много глагольных пар, различающихся и ударением: возит — везёт, носит — несёт. Одни обозначают неопределенность длительного процесса, который воспринимается отвлеченно (возит, носит), другие — конкретный результат такого действия (везёт, несёт). Продолжая эту закономерность в противопоставлениях ударений, русская речь создает и пары слов типа — гасит — гасит, городит — городит, дарит — дарит, косит — косит, кружит —кружит, сучит — сучит, трубит — трубит, цедит — цедит, чинит — чинит и т. д. Иные из них уже разошлись и по смыслу, прочие же колеблются, поскольку нет пока оснований «сделать» из общего корня два разных слова.Чем-то чрезвычайно важно для нашей мысли разграничение действия и его результата, и пока нет в языке других средств выделить этот тонкий смысл, мы пользуемся ударением.Сейчас много спорят относительно произношения: мышление или мышление, обеспечение или обеспечение, намерение или намерение? Если нужно показать процесс — сохраняют близость слов к глаголу и его ударение: мыслить — значит, и мышление; если важен результат — ударение совпадает с обычным для этих имен, то есть стоит на суффиксе: мышление. То же и у отглагольных имен. Скажем, в милицию сделан привод, но у механизмов имеется привод; прикускак действие, но положение зубов при сомкнутых челюстях называют прикус, и т. д. Пока такие различия существуют в разговорной речи, не все подобные формы признаются литературными. Это неудивительно, потому что литературная речь по традиции — письменная, а на письме ударения мы не обозначаем. Обозначали бы — скорее живая закономерность языка пробилась бы в норму. Но что тенденция есть — доказывается общим правилом: глагол сохраняет ударение на корне всюду, где это возможно. Глагол, который в различных видах постоянно порождает всё новые слова, сам остается неизменным. Вот насколько важно внимательно наблюдать за тем, сдвинуто ли ударение с глагольного корня, пошатнулись ли «глагольные» свойства его.Глагол, выражая действие, бьется в усилиях найти какое-то средство различить тот ускользающий смысл, который заключен в отдельном слове, когда им пользуются для выражения именно этой мысли. Что важно для современного человека? Различать конкретное, частное, это — от отвлеченного, общего, всякого. Это самое важное, и язык подбирает формы, чтобы такое различие передать. Уберите глагольные варианты как ненужный хлам — заглохнет дорога поисков.Вот он, русский глагол. В нашем языке, как в любом другом, глагол ближе других корней к народному образу, точней и быстрей отражает потребности разговора и мысли. Заветное, скажем так, слово. «В глаголе, — сказал писатель Алексей Югов, — струится самая алая, самая свежая, артериальная кровь языка. Да ведь и назначение
глагола — выражать само действие!»

Однажды к Словарю стали подбираться мыши, чтобы сгрызть его. Страшно стало Словарю. Начал он думать, как от гибели. Думал, думал и вспомнил, что у него в самой середине есть крепкая страница. На ней напечатаны слова с корнем креп. Потряс Словарь эту страницу, и вывалилась из нее крепость, выпрыгнул Крепыш, а вслед за ним вывалилась Скрепка.

Крепость с бойницами, рвами, башнями окружила Словарь. У ворот на мосту встал Крепыш. В крепостные ворота по мосту направилась Скрепка. Увидел ее Крепыш и засмеялся: “Ты зачем сюда такая тонкая? Без тебя обойдемся”. Хотел он Скрепку копьем подцепить, да она успела

Разозлились мыши, никак к Словарю не подобраться. Под крепостными стенами собрались они на военный совет и начали думать, как крепость захватить. Вернулись мыши-разведчики. “Крепка крепость, — сказали они, — укрепления такие, что Крепышу никаких подкреплений не надо. Только один есть: ворваться в крепость по подземному ходу. Но  надо иметь чертежи и планы, а они на столе в угловой башне. Окна там открыты, ветер подует, чертежи и планы сами к нам прилетят”.

Стали мыши ждать ветра. Тут ветер подул. Это библиотекарь открыл форточку. Мыши стали радоваться, а чертежи и планы не летят, потому что их скрепила тоненькая Скрепка.

Сняли мыши осаду и ушли в другой конец библиотеки. А там стояла мышеловка рядом с “Книгой о вкусной и здоровой пище”. Мыши в нее и угодили.