Я долго недооценивал Цветаеву. В неё надо было вчитаться. Когда я это сделал, я ахнул от открывшейся мне бездны чистоты и силы. Ничего подобного нигде кругом не существовало…
Весной 1922 года, когда она уже за границей, я в Москве купил маленькую книжечку. Меня сразу покорило лирическое могущество цветаевской формы… Я написал Цветаевой в Прагу письмо, полное восторгов и удивления по поводу того, что поздно её узнал. Она ответила мне. Между нами завязалась переписка… Летом 1935 года я, сам не свой от почти годовой бессонницы, попал в Париж, на антифашистский конгресс. Там я познакомился с сыном, дочерью и мужем Цветаевой…
Члены семьи Цветаевой настаивали на её возвращении в Россию. В них говорила тоска по родине…
Цветаева спрашивала, что я думаю по этому поводу. У меня на этот счет не было определенного мнения. Я не знал, что ей посоветовать, и слишком боялся, что ей и её замечательному семейству будет у нас трудно и неспокойно. Общая трагедия семьи неизмеримо превзошла мои опасения.
Весной 1922 года, когда она уже за границей, я в Москве купил маленькую книжечку. Меня сразу покорило лирическое могущество цветаевской формы… Я написал Цветаевой в Прагу письмо, полное восторгов и удивления по поводу того, что поздно её узнал. Она ответила мне. Между нами завязалась переписка… Летом 1935 года я, сам не свой от почти годовой бессонницы, попал в Париж, на антифашистский конгресс. Там я познакомился с сыном, дочерью и мужем Цветаевой…
Члены семьи Цветаевой настаивали на её возвращении в Россию. В них говорила тоска по родине…
Цветаева спрашивала, что я думаю по этому поводу. У меня на этот счет не было определенного мнения. Я не знал, что ей посоветовать, и слишком боялся, что ей и её замечательному семейству будет у нас трудно и неспокойно. Общая трагедия семьи неизмеримо превзошла мои опасения.