(1)Замечательный человек, встретившийся мне, был Игнатий Дмитриевич Рождественский, сибирский поэт. (2)Он преподавал в нашей школе русский язык и литературу, и поразил нас учитель с первого взгляда чрезмерной близорукостью. (3)Читая, он приближал бумагу к лицу и, как бы сам с собою разговаривая, поднимал указательный палец: (4)«Чудо! (5)Дивно! (6)Только русской поэзии этакое дано!»
(7)«Ну, такого-то мы быстро слопаем!» — решил мой разбойный пятый «Б» класс.
(8)Однако не тут-то было! (9)На уроке литературы учитель садился напротив нас и заставлял читать вслух по две минуты из «Дубровского» и «Бородина». (10)Послушав, без церемоний бросал, сердито сверкая толстыми линзами очков: (11)«Недоросль! (12)Под потолок вымахал, а читаешь по слогам!»
(13)Однажды на уроке русского языка учитель рассказывал о слове «яр» целый час и, когда наступила перемена, изумлённо поглядел на часы, потом махнул рукой: (14)«Диктант напишем завтра».
(15)Я хорошо запомнил, что на том уроке в классе никто не только не баловался, но и не шевелился. (16)Меня поразило тогда, что за одним коротеньким словом может скрываться так много смысла и значений, что всё можно постичь с слова и человек, знающий его, владеющий им, есть человек большой и богатый.
(17)Впервые за всё время существования пятого «Б» даже у отпетых озорников и лентяев в графе «поведение» замаячили отличные оценки. (18)Когда у нас пробудился интерес к литературе, Игнатий Дмитриевич стал приносить на уроки свежие журналы, книжки, открытки и обязательно читал нам вслух минут десять — пятнадцать, и мы всё чаще и чаще даже перемены, слушая его.
(19)Очень полюбили мы самостоятельную работу — не изложения писать, не зубрить наизусть длинные стихи и прозу, а, напротив, сочинять, творить самим. (20)Однажды Игнатий Дмитриевич стремительно вошёл в класс, велел достать тетради, ручки и писать о том, кто и как провёл летние каникулы. (21)Класс заскрипел ручками.
(22)Около месяца назад я заблудился в заполярной тайге, пробыл в ней четверо суток, смертельно испугался поначалу, потом, однако, опомнился, держался по-таёжному умело, стойко, остался жив и даже не Я и назвал своё школьное сочинение «Жив».
(24)Никогда ещё я так не старался в школе, никогда не захватывала меня с такой силой писчебумажная работа. (25)С тайным волнением ждал я раздачи тетрадей с сочинениями. (26)Наконец работы были проверены, и Игнатий Дмитриевич принёс их в класс. (27)Многие из них учитель ругал за примитивность изложения, главным образом за отсутствие собственных слов и мыслей. (28)Кипа исписанных тетрадей на классном столе становилась всё меньше и меньше, и скоро там сиротливо заголубела тоненькая тетрадка. (29)«Моя!» (30)Учитель взял её, бережно развернул — у меня сердце замерло в груди, жаром пробрало. (31)Прочитав вслух моё сочинение, Игнатий Дмитриевич поднял меня с места, долго пристально вглядывался и, наконец, тихо молвил редкую и оттого, конечно, особенно дорогую похвалу: (32)«Молодец!»
(33)Когда в 1953 году в Перми вышла первая книжка моих рассказов, я поставил первый в жизни автограф человеку, который привил мне уважение к слову, пробудил жажду творчества.
1)Замечательный человек, встретившийся мне, был Игнатий Дмитриевич Рождественский, сибирский поэт. (2)Он преподавал в нашей школе русский язык и литературу, и поразил нас учитель с первого взгляда чрезмерной близорукостью. (3)Читая, он приближал бумагу к лицу и, как бы сам с собою разговаривая, поднимал указательный палец: (4)«Чудо! (5)Дивно! (6)Только русской поэзии этакое дано!»
(7)«Ну, такого-то мы быстро слопаем!» — решил мой разбойный пятый «Б» класс.
(8)Однако не тут-то было! (9)На уроке литературы учитель садился напротив нас и заставлял читать вслух по две минуты из «Дубровского» и «Бородина». (10)Послушав, без церемоний бросал, сердито сверкая толстыми линзами очков: (11)«Недоросль! (12)Под потолок вымахал, а читаешь по слогам!»
(13)Однажды на уроке русского языка учитель рассказывал о слове «яр» целый час и, когда наступила перемена, изумлённо поглядел на часы, потом махнул рукой: (14)«Диктант напишем завтра».
(15)Я хорошо запомнил, что на том уроке в классе никто не только не баловался, но и не шевелился. (16)Меня поразило тогда, что за одним коротеньким словом может скрываться так много смысла и значений, что всё можно постичь с слова и человек, знающий его, владеющий им, есть человек большой и богатый.
(17)Впервые за всё время существования пятого «Б» даже у отпетых озорников и лентяев в графе «поведение» замаячили отличные оценки. (18)Когда у нас пробудился интерес к литературе, Игнатий Дмитриевич стал приносить на уроки свежие журналы, книжки, открытки и обязательно читал нам вслух минут десять — пятнадцать, и мы всё чаще и чаще даже перемены, слушая его.
(19)Очень полюбили мы самостоятельную работу — не изложения писать, не зубрить наизусть длинные стихи и прозу, а, напротив, сочинять, творить самим. (20)Однажды Игнатий Дмитриевич стремительно вошёл в класс, велел достать тетради, ручки и писать о том, кто и как провёл летние каникулы. (21)Класс заскрипел ручками.
(22)Около месяца назад я заблудился в заполярной тайге, пробыл в ней четверо суток, смертельно испугался поначалу, потом, однако, опомнился, держался по-таёжному умело, стойко, остался жив и даже не Я и назвал своё школьное сочинение «Жив».
(24)Никогда ещё я так не старался в школе, никогда не захватывала меня с такой силой писчебумажная работа. (25)С тайным волнением ждал я раздачи тетрадей с сочинениями. (26)Наконец работы были проверены, и Игнатий Дмитриевич принёс их в класс. (27)Многие из них учитель ругал за примитивность изложения, главным образом за отсутствие собственных слов и мыслей. (28)Кипа исписанных тетрадей на классном столе становилась всё меньше и меньше, и скоро там сиротливо заголубела тоненькая тетрадка. (29)«Моя!» (30)Учитель взял её, бережно развернул — у меня сердце замерло в груди, жаром пробрало. (31)Прочитав вслух моё сочинение, Игнатий Дмитриевич поднял меня с места, долго пристально вглядывался и, наконец, тихо молвил редкую и оттого, конечно, особенно дорогую похвалу: (32)«Молодец!»
(33)Когда в 1953 году в Перми вышла первая книжка моих рассказов, я поставил первый в жизни автограф человеку, который привил мне уважение к слову, пробудил жажду творчества.
ответ:Речь и культура общения. Анализ текста
Прочитайте текст и выполните задание
(1)Замечательный человек, встретившийся мне, был Игнатий Дмитриевич Рождественский, сибирский поэт. (2)Он преподавал в нашей школе русский язык и литературу, и поразил нас учитель с первого взгляда чрезмерной близорукостью. (3)Читая, он приближал бумагу к лицу и, как бы сам с собою разговаривая, поднимал указательный палец: (4)«Чудо! (5)Дивно! (6)Только русской поэзии этакое дано!»
(7)«Ну, такого-то мы быстро слопаем!» — решил мой разбойный пятый «Б» класс.
(8)Однако не тут-то было! (9)На уроке литературы учитель садился напротив нас и заставлял читать вслух по две минуты из «Дубровского» и «Бородина». (10)Послушав, без церемоний бросал, сердито сверкая толстыми линзами очков: (11)«Недоросль! (12)Под потолок вымахал, а читаешь по слогам!»
(13)Однажды на уроке русского языка учитель рассказывал о слове «яр» целый час и, когда наступила перемена, изумлённо поглядел на часы, потом махнул рукой: (14)«Диктант напишем завтра».
(15)Я хорошо запомнил, что на том уроке в классе никто не только не баловался, но и не шевелился. (16)Меня поразило тогда, что за одним коротеньким словом может скрываться так много смысла и значений, что всё можно постичь с слова и человек, знающий его, владеющий им, есть человек большой и богатый.
(17)Впервые за всё время существования пятого «Б» даже у отпетых озорников и лентяев в графе «поведение» замаячили отличные оценки. (18)Когда у нас пробудился интерес к литературе, Игнатий Дмитриевич стал приносить на уроки свежие журналы, книжки, открытки и обязательно читал нам вслух минут десять — пятнадцать, и мы всё чаще и чаще даже перемены, слушая его.
(19)Очень полюбили мы самостоятельную работу — не изложения писать, не зубрить наизусть длинные стихи и прозу, а, напротив, сочинять, творить самим. (20)Однажды Игнатий Дмитриевич стремительно вошёл в класс, велел достать тетради, ручки и писать о том, кто и как провёл летние каникулы. (21)Класс заскрипел ручками.
(22)Около месяца назад я заблудился в заполярной тайге, пробыл в ней четверо суток, смертельно испугался поначалу, потом, однако, опомнился, держался по-таёжному умело, стойко, остался жив и даже не Я и назвал своё школьное сочинение «Жив».
(24)Никогда ещё я так не старался в школе, никогда не захватывала меня с такой силой писчебумажная работа. (25)С тайным волнением ждал я раздачи тетрадей с сочинениями. (26)Наконец работы были проверены, и Игнатий Дмитриевич принёс их в класс. (27)Многие из них учитель ругал за примитивность изложения, главным образом за отсутствие собственных слов и мыслей. (28)Кипа исписанных тетрадей на классном столе становилась всё меньше и меньше, и скоро там сиротливо заголубела тоненькая тетрадка. (29)«Моя!» (30)Учитель взял её, бережно развернул — у меня сердце замерло в груди, жаром пробрало. (31)Прочитав вслух моё сочинение, Игнатий Дмитриевич поднял меня с места, долго пристально вглядывался и, наконец, тихо молвил редкую и оттого, конечно, особенно дорогую похвалу: (32)«Молодец!»
(33)Когда в 1953 году в Перми вышла первая книжка моих рассказов, я поставил первый в жизни автограф человеку, который привил мне уважение к слову, пробудил жажду творчества.
Объяснение:
1)Замечательный человек, встретившийся мне, был Игнатий Дмитриевич Рождественский, сибирский поэт. (2)Он преподавал в нашей школе русский язык и литературу, и поразил нас учитель с первого взгляда чрезмерной близорукостью. (3)Читая, он приближал бумагу к лицу и, как бы сам с собою разговаривая, поднимал указательный палец: (4)«Чудо! (5)Дивно! (6)Только русской поэзии этакое дано!»
(7)«Ну, такого-то мы быстро слопаем!» — решил мой разбойный пятый «Б» класс.
(8)Однако не тут-то было! (9)На уроке литературы учитель садился напротив нас и заставлял читать вслух по две минуты из «Дубровского» и «Бородина». (10)Послушав, без церемоний бросал, сердито сверкая толстыми линзами очков: (11)«Недоросль! (12)Под потолок вымахал, а читаешь по слогам!»
(13)Однажды на уроке русского языка учитель рассказывал о слове «яр» целый час и, когда наступила перемена, изумлённо поглядел на часы, потом махнул рукой: (14)«Диктант напишем завтра».
(15)Я хорошо запомнил, что на том уроке в классе никто не только не баловался, но и не шевелился. (16)Меня поразило тогда, что за одним коротеньким словом может скрываться так много смысла и значений, что всё можно постичь с слова и человек, знающий его, владеющий им, есть человек большой и богатый.
(17)Впервые за всё время существования пятого «Б» даже у отпетых озорников и лентяев в графе «поведение» замаячили отличные оценки. (18)Когда у нас пробудился интерес к литературе, Игнатий Дмитриевич стал приносить на уроки свежие журналы, книжки, открытки и обязательно читал нам вслух минут десять — пятнадцать, и мы всё чаще и чаще даже перемены, слушая его.
(19)Очень полюбили мы самостоятельную работу — не изложения писать, не зубрить наизусть длинные стихи и прозу, а, напротив, сочинять, творить самим. (20)Однажды Игнатий Дмитриевич стремительно вошёл в класс, велел достать тетради, ручки и писать о том, кто и как провёл летние каникулы. (21)Класс заскрипел ручками.
(22)Около месяца назад я заблудился в заполярной тайге, пробыл в ней четверо суток, смертельно испугался поначалу, потом, однако, опомнился, держался по-таёжному умело, стойко, остался жив и даже не Я и назвал своё школьное сочинение «Жив».
(24)Никогда ещё я так не старался в школе, никогда не захватывала меня с такой силой писчебумажная работа. (25)С тайным волнением ждал я раздачи тетрадей с сочинениями. (26)Наконец работы были проверены, и Игнатий Дмитриевич принёс их в класс. (27)Многие из них учитель ругал за примитивность изложения, главным образом за отсутствие собственных слов и мыслей. (28)Кипа исписанных тетрадей на классном столе становилась всё меньше и меньше, и скоро там сиротливо заголубела тоненькая тетрадка. (29)«Моя!» (30)Учитель взял её, бережно развернул — у меня сердце замерло в груди, жаром пробрало. (31)Прочитав вслух моё сочинение, Игнатий Дмитриевич поднял меня с места, долго пристально вглядывался и, наконец, тихо молвил редкую и оттого, конечно, особенно дорогую похвалу: (32)«Молодец!»
(33)Когда в 1953 году в Перми вышла первая книжка моих рассказов, я поставил первый в жизни автограф человеку, который привил мне уважение к слову, пробудил жажду творчества.
Объяснение: