поставить знаки и объяснение их. Однако трудно даже представить Чтобы стала связываться каким-то причинам вдруг перестал существовать общения между людьми выражением мыслей и чувств наконец множество литературы самого общества едва ли было бы возможно.
Напишу просто несколько предложений о зиме с причастным и деепричастным оборотом. Хорошо?
И вот она пришла и негромкими шагами, осыпая деревья серебристым инеем, покрыла землю белоснежным покрывалом. Тихо в лесу: всё живое попряталось в норы и щели. И только синички, прыгаяя и перелетая с ветки на ветку, поют свои незатейливые песенки. А вот и белочка копается в снегу, разыскивая свои запасы.
Но вовсе не так тихо в это время на катке и на горке. Скользящие по гладкому льду пары переговариваются полушёпотом, но весёлые мальчишки и девчонки, гоняющие по кругу, молчать не умеют. звонко раздаются их весёлые голоса. На горке суета: не успев спуститься, малыши ползут, карабкаются наверх, натыкаясь друг на друга и весело хохоча. Зима - это здорово!
Однако в девятнадцатом году, как раз когда дворянство выгоняли на расчистку немощёных панелей и в картинной галерее сделали лазарет, в бабкиной голове произошёл как бы щелчок, неокрепшая психика дала трещину, и сознание одеревенело, отгородив будущую бабку Софью от реалий советского времени до их полного непонимания. Многое из происходящего повергало её в шок: не цветы, не красивые заколки, а красные косынки как единственное украшение коротко стриженных женских головок; унифицированная одежда в виде кожаных тужурок, а главное новый, совсем не понятный язык, сплошь состоящий из сложносокращённых слов и аббревиатур. Впоследствии услышит бабка неведомое слово, впадает в панику и все дни напролёт ломает голову, пытаясь его расшифровать. Как не доросший до постижения жизни и высшей степени несознательный человек, бабка индустриализацию восприняла как знамение неотвратимого конца света, директора щетинно-щёточной фабрики, где проработала всю жизнь, называла «хозяин» и кланялась ему в пояс, а правительство подозревала в сговоре с Австро-Венгрией. Уж бабку Софью и товарищи прорабатывали в красном уголке, и срок она отсидела в политизоляторе - ничего её не могло пронять, и в конце концов на неё махнули рукой, посчитав безнадёжной идиоткой.
В семидесятом году бабка Софья вышла на пенсию и переехала на постоянное место жительства в посёлок под городом Очаковом, к родственнице по материнской линии. Между прочим, пенсию ей положили что-то тридцать рублей с копейками, и вот это её, кстати, нисколько не удивило.