написать сочинение-анализ (250 слов)по тексту по плану:
1)формулируем проблему
2)личные комментарии
3)формулируем позицию автора
4)выражаем своё отношение к проблеме
5)приводим аргументы
6)вывод
*текст*:
бывают минуты в жизни людей, когда их тянет поговорить. так было, видимо, и с
моим собеседником. лавируя в потоке машин, мчащихся по садовому кольцу, он рассказывал о годах войны, о том, как его ранило под минском, о фронтовых товарищах… это были, в общем, обычные военного водителя.
и вдруг я насторожилась. и все, что мой собеседник сейчас рассказывал, стало
впитываться в память. вот его рассказ. в конце войны, когда советская армия уже была на подступах к берлину, мой собеседник, иван антонович соколов, за рулем военной грузовой машины ехал по шоссе. вдоль дороги, по обочине, тянулся поток беженцев. затормозив, соколов увидел у крыла
своей машины немку, которая держала за руку мальчика лет шести. это была еще молодая
женщина, но, видимо, измученная дорогой, бессонными ночами, страхом, недоеданием:
лицо у нее было бледное, глаза глубоко запали, одежда казалась грязной и измятой. таким
же худым и измученным выглядел мальчик.
в ту пору сынишке соколова, живущему с матерью в москве, было столько же лет,
сколько этому мальчугану. соколов долго молча смотрел на мальчика: многое в эту минуту перед его глазами. женщина, оцепенев, со страхом глядела на
сидящего в машине солдата. неожиданно солдат высунулся из машины,
схватил мальчика и посадил рядом с собой. немка помертвела от ужаса. когда она увидела,
что соколов, порывшись в вещевом мешке, вынул большой нож, лицо ее исказилось, она
заметалась, прижала обе руки ко рту, сдерживая крик. но советский солдат вслед за ножом
вынул из мешка большой кусок сала и буханку хлеба. отрезав толстый ломоть сала, он
положил его на хлеб и дал ребенку. мальчуган тотчас же вцепился в сало, как мышонок.
— и тут я ей сказал… – задумчиво проговорил мой собеседник. – чего пугаешься?
раньше надо было пугаться, когда твой муж воевать с нами пошел, совесть свою гитлеру
продал! а сейчас бояться нечего: советский солдат ребенка не обидит. языка я
не знаю, – продолжал он. – да и она по- ни бум-бум. но понять меня – поняла. вот только не знаю – запомнила ли…
а запомнить ей надо было, навсегда запомнить. – он почесал подбородок. – отдал я ей мальчишку, отъехал от перекрестка, вижу: стоит мальчуган, мое сало жует, второй ломоть сала в другой руке держит. а мать на него смотрит. смотрит и плачет. …в это время мы подъехали к редакции. соколов остановил машину. но я не выходила. раздумывала над , которую он рассказал. он молчал и только курил. молчала и я. молчала и думала о его поступке.
нет, это не была сладенькая доброта «всепрощения». солдат дороги войны, видевший своими глазами раны, нанесенные родине врагом, проливший свою кровь, потерявший на войне многих товарищей, – помнил все, он ничего не простил. но он думал не о мести за а о мирной жизни в будущем. это была подлинная
гуманность, истинное великодушие мужественного, сильного, чистого человека.
Птичьи голоса звенели всюду: в поле, в лесу, в роще. (однородные дополнения "в поле", "в лесу" и "в роще", выраженные существительными, а "всюду" - обобщающее слово)
Солнце показалось из-за туч, но вскоре скрылось. (однородные сказуемые "показалось" и "скрылось", выраженные глаголами)
Мухи, осы и шмели укрываются в сухие убежища. (однородные подлежащие "мухи", "осы" и "шмели", выраженные существительными)
До чего же красив осенний лес! (знаки препинания не нужны)
Ребята, вы видели когда-нибудь вековые, могучие корабельные сосны? (однородные определения "вековые" и "могучие", выраженные прилагательными)
Звезды еще сверкали остро и холодно, но небо на востоке уже стало светлеть. Деревья понемногу выступали из тьмы. Вдруг по вершинам их сильный свежий ветер. Лес сразу ожил, зашумел полнозвучно и звонко. Свистящим шепотом перекликнулись между собой столетние сосны, и сухой иней с мягким шелестом полился с потревоженных ветвей.
Ветер стих внезапно, как и налетел. Деревья снова застыли в холодном оцепенении. Сразу стали слышны все предутренние лесные звуки: жадная грызня волков на соседней поляне, осторожное тявканье лисиц и первые, еще неуверенные удары проснувшегося дятла, раздававшиеся в тишине леса так музыкально, будто долбил он не древесный ствол, а полое тело скрипки.
Снова порывисто шумнул ветер в тяжелой хвое сосновых вершин. Последние звезды тихо погасли в посветлевшем небе. Само небо уплотнилось и сузилось. Лес, окончательно стряхнувший с себя остатки ночного мрака, вставал во всем своем зеленом величии. По тому, как, побагровев, засветились курчавые головы сосен и острые шпили елей, угадывалось, что поднялось солнце и что занявшийся день обещает быть ясным, морозным, ядреным.
Стало совсем светло. Волки ушли в лесные чащобы переваривать ночную добычу, убралась с поляны лисица, оставив на снегу кружевной, хитро запутанный след. Старый лес зашумел ровно, неумолчно. Только птичья возня, стук дятла, веселое цвиканье стрелявших меж ветвей желтеньких синиц да жадный сухой кряк соек разнообразили этот тягучий, тревожный и грустный, мягкими волнами перекатывающийся шум.
Сорока, чистившая на ветке ольховника черный острый клюв, вдруг повернула голову набок, прислушалась, присела, готовая сорваться и улететь. Тревожно хрустели сучья. Кто-то большой, сильный шел сквозь лес, не разбирая дороги. Затрещали кусты, заметались вершины маленьких сосенок, заскрипел, оседая, наст. Сорока вскрикнула и, распустив хвост, похожий на оперение стрелы, по прямой полетела прочь.
Из припудренной утренним инеем хвои высунулась длинная бурая морда, увенчанная тяжелыми ветвистыми рогами. Испуганные глаза осмотрели огромную поляну. Розовые замшевые ноздри, извергавшие горячий парок встревоженного дыхания, судорожно задвигались.
Старый лось застыл в сосняке, как изваяние. Лишь клочковатая шкура нервно передергивалась на спине. Настороженные уши ловили каждый звук, и слух его был так остер, что слышал зверь, как короед точит древесину сосны. Но даже и эти чуткие уши не слышали в лесу ничего, кроме птичьей трескотни, стука дятла и ровного звона сосновых вершин.
Слух успокаивал, но обоняние предупреждало об опасности. К свежему аромату талого снега примешивались острые, тяжелые и опасные запахи, чуждые этому дремучему лесу. Черные печальные глаза зверя увидели на ослепительной чешуе наста темные фигуры. Не шевелясь, он весь напружился, готовый сделать прыжок в чащу. Но люди не двигались. Они лежали в снегу густо, местами друг на друге. Их было очень много, но ни один из них не двигался и не нарушал девственной тишины. Возле возвышались вросшие в сугробы какие-то чудовища. Они-то и источали острые и тревожащие запахи.
Испуганно кося глазом, стоял на опушке лось, не понимая, что же случилось со всем этим стадом тихих, неподвижных и совсем не опасных с виду людей.
Внимание его привлек звук, послышавшийся сверху. Зверь вздрогнул, кожа на спине его передернулась, задние ноги еще больше поджались.
Однако звук был тоже не страшный: будто несколько майских жуков, басовито гудя, кружили в листве зацветающей березы. И к гуденью их примешивался порой частый, короткий треск, похожий на вечерний скрип дергача на болоте.
А вот и сами эти жуки. Сверкая крыльями, танцуют они в голубом морозном воздухе. Снова и снова скрипнул в вышине дергач. Один из жуков, не складывая крыльев, метнулся вниз. Остальные опять затанцевали в небесной лазури. Зверь распустил напряженные мускулы, вышел на поляну, лизнул наст, кося глазом на небо. И вдруг еще один жук отвалил от танцевавшего в воздухе роя и, оставляя за собой большой, пышный хвост, понесся прямо к поляне. Он рос так быстро, что лось едва успел сделать прыжок в кусты — что-то громадное, более страшное, чем внезапный порыв осенней бури, ударило по вершинам сосен и брякнулось о землю так, что весь лес загудел, застонал. Эхо понеслось над деревьями, опережая лося, рванувшегося во весь дух в чащу.
Медленно, осторожно ступая мягкими лапами, под которыми с хрустом проваливался сухой и крепкий наст, зверь направился к неподвижной, вбитой в снег человеческой фигуре...