Написать ! полчаса спустя николай петрович отправился в сад, в свою любимую беседку. на него нашли грустные думы. впервые он ясно сознал свое разъединение с сыном; он предчувствовал, что с каждым днем оно будет становиться все больше и больше. стало быть, напрасно он, бывало, зимою в петербурге по целым дням просиживал над новейшими сочинениями; напрасно прислушивался к разговорам молодых людей; напрасно радовался, когда ему удавалось вставить и свое слово в их кипучие речи. «брат говорит, что мы правы, — думал он, — и, отложив всякое самолюбие в сторону, мне самому кажется, что они дальше от истины, нежели мы, а в то же время я чувствую, что за ними есть что-то, чего мы не имеем, какое-то преимущество над нами… молодость? нет: не одна только молодость. не в том ли состоит это преимущество, что в них меньше следов барства, чем в нас? » николай петрович потупил голову и провел рукой по лицу. «но отвергать поэзию? — подумал он опять, — не сочувствовать художеству, » и он посмотрел кругом, как бы желая понять, как можно не сочувствовать природе. уже вечерело; солнце скрылось за небольшую осиновую рощу, лежавшую в полверсте от сада: тень от нее без конца тянулась через неподвижные поля. мужичок ехал рысцой на белой лошадке по темной узкой дорожке вдоль самой рощи; он весь был ясно виден, весь, до заплаты на плече, даром, что ехал в тени; приятно-отчетливо мелькали ноги лошадки. солнечные лучи со своей стороны забирались в рощу и, пробиваясь сквозь чащу, обливали стволы осин таким теплым светом, что они становились похожи на стволы сосен, а листва их почти синела, и над нею поднималось бледно-голубое небо, чуть обрумяненное зарей. ласточки летали высоко; ветер совсем замер; запоздалые пчелы лениво и сонливо жужжали в цветах сирени; мошки толклись столбом над одинокою, далеко протянутою веткою. «как хорошо, боже мой! » — подумал николай петрович, и любимые стихи пришли, было, ему на уста; он вспомнил аркадия, stoff und kraft — и умолк, но продолжал сидеть, продолжал предаваться горестной и отрадной игре одиноких дум. он любил помечтать; деревенская жизнь развила в нем эту давно ли он так же мечтал, поджидая сына на постоялом дворике, а с тех пор уже произошла перемена, уже определились, тогда еще неясные, отношения… и как! представилась ему опять покойница жена, но не такою, какою он ее знал в течение многих лет, не домовитою, доброю хозяйкою, а молодою девушкой с тонким станом, невинно-пытливым взглядом и туго закрученною косой над детскою шейкой. вспомнил он, как он увидал ее в первый раз. он был тогда еще студентом. он встретил ее на лестнице квартиры, в которой он жил, и, нечаянно толкнув ее, обернулся, хотел извиниться и только мог пробормотать: «pardon, monsieur»[1], — а она наклонила голову, усмехнулась и вдруг как будто испугалась и побежала, а на повороте лестницы быстро взглянула на него, приняла серьезный вид и покраснела. а потом первые робкие посещения, полуслова, полуулыбки, и недоумение, и грусть, и порывы, и, наконец, эта задыхающаяся радость.… куда это все умчалось? она стала его женой, он был счастлив, как немногие на земле… «но, — думал он, — те сладостные, первые мгновенья, отчего бы не жить им вечною, неумирающею жизнью? »
спустя Николай Петрович в свою любимую беседку. Впервые он с грустью ясно сознал свое разъединение с сыном предчувствие того, что оно будет становиться все больше.Стало быть, он напрасно старался понять молодых людей, жить их интересами.Пришлось согласиться с братом, что молодые люди дальше от истины, чем они, но было понятно, что в них есть какое-то преимущество. И оно не только в молодости, в них, скорее, меньше барства, чем в них.Но не мог он согласиться с тем, что надо отвергать поэзию,не сочувствовать художеству,природе.Наблюдая пейзаж: осиновую рощу в лучах заходящего солнца, тень, тянувшуюся через неподвижные поля - и мужичка, ехавшего вдоль рощи, освещенного лучами, Н.П. восхищался всем увиденным и воскликнул: "Как хорошо! Боже мой!" И любимые стихи неожиданно пришли ему на уста. Но, вспомнив Stoff
und Kraft , он умолк, продолжая горестно размышлять.
Он любил помечтать; он так же мечтал, ожидая сына. Но в жизни многое переменилось. Вспомнилась опять покойница жена, какой он знал ее в молодости, вспомнил, как, будучи студентом, увидел ее впервые на лестнице квартиры, в которой он жил. Он тогда нечаянно толкнул ее и извинился, а она, усмехнувшись, вдруг испугалась и побежала, но, оглянувшись, приняла серьезный вид и
покраснела. А потом первые робкие посещения, грусть, и порывы, и, наконец, эта задыхающаяся радость.… Она стала его женой,это было счастье.Жаль было, что им не пришлось жить вечною,неумирающею жизнью.
грустные думы.Впервые он ясно сознал свое разъединение с сыном. С каждым днем оно будет становиться все больше и больше.
Он любил помечтать; деревенская жизнь развила в нем эту
Давно ли он так же мечтал, поджидая сына на постоялом дворике, а с
тех пор уже произошла перемена, уже определились, тогда еще неясные, отношения…
Представилась ему опять покойница жена, но не такою, какою он ее знал в
течение многих лет, не домовитою, доброю хозяйкою, а молодою девушкой с тонким
станом, невинно-пытливым взглядом и туго закрученною косой над детскою шейкой.
Он
встретил ее на лестнице квартиры, в которой он жил, и, нечаянно толкнув ее,
обернулся, хотел извиниться и только мог пробормотать: «Pardon, monsieur»[1], —
а она наклонила голову, усмехнулась и вдруг как будто испугалась и побежала, а
на повороте лестницы быстро взглянула на него, приняла серьезный вид и
покраснела.
Она стала его женой, он был счастлив, как немногие на земле… «Но,
— думал он, — те сладостные, первые мгновенья, отчего бы не жить им вечною,
неумирающею жизнью?»