Жечь было наслаждением. Какое-то особое наслаждение видеть, как огонь пожирает вещи, как они чернеют и меняются. Медный наконечник брандспойта зажат в кулаках, громадный питон изрыгает на мир ядовитую струю керосина, кровь стучит в висках, а руки кажутся руками диковинного дирижера, исполняющего симфонию огня и разрушения, превращая в пепел изорванные, обуглившиеся страницы истории. Символический шлем, украшенный цифрой 451, низко надвинут на лоб, глаза сверкают оранжевым пламенем при мысли о том, что должно сейчас произойти: он нажимает воспламенитель - и огонь жадно бросается на дом, окрашивая вечернее небо в багрово-желто-черные тона. Он шагает в рое огненно-красных светляков, и больше всего ему хочется сделать сейчас то, чем он так часто забавлялся в детстве, - сунуть в огонь прутик с леденцом, пока книги, как голуби, шелестя крыльями-страницами, умирают на крыльце и на лужайке перед домом, они взлетают в огненном вихре, и черный от копоти ветер уносит их прочь.. Рэй Бредбери "451 по Фаренгейту"
пожирает вещи, как они чернеют и меняются. Медный наконечник брандспойта
зажат в кулаках, громадный питон изрыгает на мир ядовитую струю керосина,
кровь стучит в висках, а руки кажутся руками диковинного дирижера,
исполняющего симфонию огня и разрушения, превращая в пепел изорванные,
обуглившиеся страницы истории. Символический шлем, украшенный цифрой 451,
низко надвинут на лоб, глаза сверкают оранжевым пламенем при мысли о том,
что должно сейчас произойти: он нажимает воспламенитель - и огонь жадно
бросается на дом, окрашивая вечернее небо в багрово-желто-черные тона. Он
шагает в рое огненно-красных светляков, и больше всего ему хочется сделать
сейчас то, чем он так часто забавлялся в детстве, - сунуть в огонь прутик с
леденцом, пока книги, как голуби, шелестя крыльями-страницами, умирают на
крыльце и на лужайке перед домом, они взлетают в огненном вихре, и черный от
копоти ветер уносит их прочь..
Рэй Бредбери "451 по Фаренгейту"