Атлантический океанИспанский камень слепящ и бел, а стены — зубьями пил. Пароход до двенадцати уголь ел и пресную воду пил. Повел пароход окованным носом и в час, сопя, вобрал якоря и понесся. Европа скрылась, мельчась. Бегут по бортам водяные глыбы, огромные, как года. Надо мною птицы, подо мною рыбы, а кругом — вода. Недели грудью своей атлетической — то работяга, то в стельку пьян — вздыхает и гремит Атлантический океан. «Мне бы, братцы, к Сахаре подобраться... Развернись и плюнь — пароход внизу. Хочу топлю, хочу везу. Выходи сухой — сварю ухой. Людей не надо нам — малы к обеду. Не трону... ладно... пускай едут...» Волны будоражить мастера: детство выплеснут; другому — голос милой. Ну, а мне б опять знамена простирать! Вон — пошло, затарахтело, загромило! И снова вода присмирела сквозная, и нет никаких сомнений ни в ком. И вдруг, откуда-то — черт его знает!— встает из глубин воднячий Ревком. И гвардия капель — воды партизаны — взбираются ввысь с океанского рва, до неба метнутся и падают заново, порфиру пены в клочки изодрав. И снова спаялись воды в одно, волне повелев разбурлиться вождем. И прет волнища с-под тучи на дно — приказы и лозунги сыплет дождем. И волны клянутся всеводному Цику оружие бурь до победы не класть. И вот победили — экватору в циркуль Советов-капель бескрайняя власть. Последних волн небольшие митинги шумят о чем-то в возвышенном стиле. И вот океан улыбнулся умытенький и замер на время в покое и в штиле. Смотрю за перила. Старайтесь, приятели! Под трапом, нависшим ажурным мостком, при океанском предприятии потеет над чем-то волновий местком. И под водой деловито и тихо дворцом растет кораллов плетенка, чтоб легше жилось трудовой китихе с рабочим китом и дошкольным китенком. Уже и луну положили дорожкой. Хоть прямо на пузе, как по суху, лазь. Но враг не сунется — в небо сторожко глядит, не сморгнув, Атлантический глаз. То стынешь в блеске лунного лака, то стонешь, облитый пеною ран. Смотрю, смотрю — и всегда одинаков, любим, близок мне океан. Вовек твой грохот удержит ухо. В глаза тебя опрокинуть рад. По шири, по делу, по крови, по духу — моей революции старший брат. 1925
Существует две точки зрения, и обе они имеют права на существование. Если взглянуть на наших художников (Ван Гог, Сальвадор Дали), композиторов (Р.Шуман, С.Прокофьев, Р.-Корсаков), писателей (Л.Толстой, Дюма и т.д.), можно отметить, что многие из них имели, мягко скажем, не характер, а некоторые граничили с безумством, однако они создавали шедевры, и это отрицать нельзя. Что же получается, великий русский композитор был не совсем прав? Я попробую привести две точки зрения к общему знаменателю.
Человек – сложнейшая система, несущая в себе определенные качества личности, как положительные, так и отрицательные (об этом еще писал Ф.Достоевский, который, кстати, сам был далеко ангелом), и только от самого человека зависит, что будет в нем больше, тепла и света, или темноты. Душа в своем истинном состоянии свободна и чиста, и в тот момент, когда человек находится в гармонии с самим собой, излучая свет, он может «приводить» в мир красоту.
Существует две точки зрения, и обе они имеют права на существование. Если взглянуть на наших художников (Ван Гог, Сальвадор Дали), композиторов (Р.Шуман, С.Прокофьев, Р.-Корсаков), писателей (Л.Толстой, Дюма и т.д.), можно отметить, что многие из них имели, мягко скажем, не характер, а некоторые граничили с безумством, однако они создавали шедевры, и это отрицать нельзя. Что же получается, великий русский композитор был не совсем прав? Я попробую привести две точки зрения к общему знаменателю.
Человек – сложнейшая система, несущая в себе определенные качества личности, как положительные, так и отрицательные (об этом еще писал Ф.Достоевский, который, кстати, сам был далеко ангелом), и только от самого человека зависит, что будет в нем больше, тепла и света, или темноты. Душа в своем истинном состоянии свободна и чиста, и в тот момент, когда человек находится в гармонии с самим собой, излучая свет, он может «приводить» в мир красоту.
Объяснение: