Архитектура и музыка - сестры, и та, и другая создают пропорции во времени и в пространстве.. . Обеим присущи материальное и духовное начала: в музыке мы находим архитектуру, в архитектуре - музыку", - это уже из ХХ века, мнение Ле Корбюзье.
"Музыка близка архитектуре огромной значимостью в ней ритма, - пишет Ю. Борев, - и далекой от форм самой жизни формой своих образов, и высокой степенью абстрагирования от конкретного художественного материала, входящего в образ в "снятом" виде, и наконец особенно большими возможностями отражения не отдельных сторон и частностей жизни, а именно ее сердцевины".
Звуки, чередуясь, сливаются в одну мелодию. Ритм - он един для всего! В архитектуре так же присутствует повторяемость и ритм (колонн, барельефов, окон, балконов и т. д. ) Архитектура - это красота организованности. Если говорить о формальном аспекте (не вспоминая о духе, смысле и т. д. ) - это есть элементарный, внешний и банально- очевидный уровень сопоставлений. Архитектура - это не набор кубиков, а музыка не сводится к пьесам для ударных. И в архитектуре наличествует пластика, рисунок, многообразие контуров, светотень, и в музыке есть великое многообразие мелодий, полифония, нюансы динамики, фактура и т. д. Такие эмоции как грусть, или веселье, возвышенность или загадочность, которые приносит нам музыка, можно испытать и любуясь на архитектурные шедевры. Уже избитым штампом является отождествление музыки Баха с величественной готической архитектуры
ответ: Восьмую симфонию фа-мажор Бетховен создавал параллельно с Седьмой (1812), как будто на своей, «бетховенской» территории учреждая «гайдновский» анклав. В Восьмой Бетховен иронически смотрит на себя глазами старшего коллеги, не озабоченного философскими проблемами, и, со своей стороны, -на родоначальника Венской школы. Композитор создает пародию на «нормальную» классическую симфонию, — пародию, в которой, однако, слышна невозмутимая естественность пародируемой нормы. Раздутые, как флюсы, виртуозные каденции разделов во второй части шулерски-ловким структурным приемом укладываются в пропорции формы. Композитору как бы жаль, что он не остался там, где писание симфоний было прекрасным ремеслом, данью блаженному «созвучию» (буквальный перевод слова «симфония»), а не служением человечеству и будущему. Но в то же время композитор смеется над музыкой, довольствующейся прекрасным ремеслом и блаженным созвучием. Во всяком случае, как замечено немецким музыковедом, в западных концертных афишах, в которых симфонии объявляются по тональностям, а не по номерам, под « Symphony in Fa-major» Бетховена подразумевают Шестую, хотя Восьмая написана в той же тональности. Тем самым как бы молчаливо признается ее нетипичность для творчества Бетховена. »
"Музыка близка архитектуре огромной значимостью в ней ритма, - пишет Ю. Борев, - и далекой от форм самой жизни формой своих образов, и высокой степенью абстрагирования от конкретного художественного материала, входящего в образ в "снятом" виде, и наконец особенно большими возможностями отражения не отдельных сторон и частностей жизни, а именно ее сердцевины".
Звуки, чередуясь, сливаются в одну мелодию. Ритм - он един для всего! В архитектуре так же присутствует повторяемость и ритм (колонн, барельефов, окон, балконов и т. д. ) Архитектура - это красота организованности.
Если говорить о формальном аспекте (не вспоминая о духе, смысле и т. д. ) - это есть элементарный, внешний и банально- очевидный уровень сопоставлений. Архитектура - это не набор кубиков, а музыка не сводится к пьесам для ударных. И в архитектуре наличествует пластика, рисунок, многообразие контуров, светотень, и в музыке есть великое многообразие мелодий, полифония, нюансы динамики, фактура и т. д.
Такие эмоции как грусть, или веселье, возвышенность или загадочность, которые приносит нам музыка, можно испытать и любуясь на архитектурные шедевры.
Уже избитым штампом является отождествление музыки Баха с величественной готической архитектуры
ответ: Восьмую симфонию фа-мажор Бетховен создавал параллельно с Седьмой (1812), как будто на своей, «бетховенской» территории учреждая «гайдновский» анклав. В Восьмой Бетховен иронически смотрит на себя глазами старшего коллеги, не озабоченного философскими проблемами, и, со своей стороны, -на родоначальника Венской школы. Композитор создает пародию на «нормальную» классическую симфонию, — пародию, в которой, однако, слышна невозмутимая естественность пародируемой нормы. Раздутые, как флюсы, виртуозные каденции разделов во второй части шулерски-ловким структурным приемом укладываются в пропорции формы. Композитору как бы жаль, что он не остался там, где писание симфоний было прекрасным ремеслом, данью блаженному «созвучию» (буквальный перевод слова «симфония»), а не служением человечеству и будущему. Но в то же время композитор смеется над музыкой, довольствующейся прекрасным ремеслом и блаженным созвучием. Во всяком случае, как замечено немецким музыковедом, в западных концертных афишах, в которых симфонии объявляются по тональностям, а не по номерам, под « Symphony in Fa-major» Бетховена подразумевают Шестую, хотя Восьмая написана в той же тональности. Тем самым как бы молчаливо признается ее нетипичность для творчества Бетховена. »
Объяснение: потому что да