«В нем собрал я черты, - писал поэт, - пленившие меня в наших старых летописях: простодушие, умилительная кротость, нечто младенческое и вместе мудрое, усердие, можно сказать, набожное к власти царя, данной им богом, - совершенное отсутствие суетности пристрастия - дышат в сих драгоценных памятниках времен давно минувших...». Так рисует Пимена и Мусоргский, чутко интонируя вдохновенные стихи Пушкина в широко распетом речитативе и концентрируя музыкально-сценическую характеристику летописца в переменчивом претворении простодушной темы. В ее хоральном, «иконописном» начертании видится кроткий задумчивый лик Пимена, освещенный тусклым мерцанием лампады. Эта выразительная тема зарождается в оркестре из начального мерного движения музыки моносцены в момент сосредоточенного раздумья Пимена («На старости я сызнова живу; минувшее проходит предо мною...»). Далее она приобретает значенье лейт-темы летописца, но, разумеется, не в вагнеровском понимании отвлеченного звукосимвола - сохраняя свою интонационную характерность, тема свободно развивается, видоизменяется, и ее трансформации, наполняющие образ живым дыханием истории, дают впечатление «скользящих по лику старца отражений его дум и речей». Образ Пимена объективизируется музыкою; музыкою же раскрывается в «ем глубокая психологическая правда.
Я живу в удивительном мире. Он наполнен чудесными звуками: пением птиц, голосами людей, свистом ветра, шелестом деревьев... Слух дан нам не просто так - это настоящий дар. Конечно, 90 % информации мы воспринимаем глазами, но уши тоже наделены долей прекрасного: без них я не смог(ла) бы услышать и прочувствовать миллионы вещей - голос мамы, звуки пианино и так далее. Я во всем слышу музыку - у каждого звука своя высота, тембр, длительность. И это снова доказывает, что мир без музыки - как суп без соли.
Ну что то в этом роде. Вообще, больше похоже на сочинение, но я старалась)
«В нем собрал я черты, - писал поэт, - пленившие меня в наших старых летописях: простодушие, умилительная кротость, нечто младенческое и вместе мудрое, усердие, можно сказать, набожное к власти царя, данной им богом, - совершенное отсутствие суетности пристрастия - дышат в сих драгоценных памятниках времен давно минувших...». Так рисует Пимена и Мусоргский, чутко интонируя вдохновенные стихи Пушкина в широко распетом речитативе и концентрируя музыкально-сценическую характеристику летописца в переменчивом претворении простодушной темы. В ее хоральном, «иконописном» начертании видится кроткий задумчивый лик Пимена, освещенный тусклым мерцанием лампады. Эта выразительная тема зарождается в оркестре из начального мерного движения музыки моносцены в момент сосредоточенного раздумья Пимена («На старости я сызнова живу; минувшее проходит предо мною...»). Далее она приобретает значенье лейт-темы летописца, но, разумеется, не в вагнеровском понимании отвлеченного звукосимвола - сохраняя свою интонационную характерность, тема свободно развивается, видоизменяется, и ее трансформации, наполняющие образ живым дыханием истории, дают впечатление «скользящих по лику старца отражений его дум и речей». Образ Пимена объективизируется музыкою; музыкою же раскрывается в «ем глубокая психологическая правда.
Объяснение:
Ну что то в этом роде. Вообще, больше похоже на сочинение, но я старалась)