ЗАДАНИЕ Прочитайте отрывок из сказки В. А. Жуковского. Выполните задание и утветьте на вопросы. Царь догадался и ахнул. "Вот оно то, чего я не знал! Уморил ты, проклятый Демон, меня!" Так он подумал и горько, горько заплакал. Все удивились, но слова никто не промолеил. Младенца На руки взявши, царь Берендей любовался им долго, Сам его взнес на крыльцо, положил в колыбельку и, горе Скрыв про себя, по-прежнему царствовать начал. О тайне Царской никто не узнал, но все примечали, что крепко Царь был печален - он все дожидался: вот придут за сыном; Днем он покоя не знал, и сна не ведал он ночью, Время, однако, текло, а никто не являлся. Царевич Рос не по дням - по часам; и сделался чудо-красавец. Вот наконец, и царь Берендей о том, что случилось, Вовсе забыл... но другие не так забывчивы были. Задания 1. Подбери заголовок к данному сотрывку из сказки В.А., Жукотского. Выпиши из данного стрика Ключевые слова или словосочетания (не менее 5). 2. Почему царь Берендей...заплакал увидеи новорожденного сына? (Приведи питаты из текста, подтверждающий твой ответ). 3. Какие чувства испытал царь Берендей, когда взял сына на руки? Приведи цитаты из текста, подтверждакший твой ответ-не менее 3 питат. 4. Каким тебе видится царь Берендей? Охарактеризуй херои и напиши о своём отношении к нему. (не менее 5 предложений) Дескриптор
Герасим жил один и потому был угрюмым и набожным мужиком. Серсо его заскорузло и никак не откорузило, хоть водки ведро в него залей. Но душа была добрая в нутрях и плаксивая. Но он этого не показывал, а то робятёшки будут смеяться, а он этого не любил. Подкатывала к нему в друзья некая Татьяна, бомжиха вокзальная, всё на водку у него просила. Давал по-началу, даже вместе куражились, но Герасиму это быстро надоело и он послал её подальше, за кабак, где стоял маленький домик с незарастающей тропой. Как-то шёл он по базару, когда уже все разъехались по шинкам и глушили свою проклятую водку и увидел под прилавком маленький скулящий комочек шерсти, под названием сцобак. А ведь Герасим от рождения был немым, потому он не мог её позвать: кыс-кыс-кыс. Он же думал, что там кысо, а там вовсе не кысо, а сцобак. Он нагнулся пониже и только тогда увидел, что это сцобак. Вот чёрт возьми-то, беда-то какая, надо бы бедолаге, а как? Колбасы нету, пельменей--тоже, даже на бутылёк не хватает, что делать? Взгрёб он этого шшенка под за пазуху и пошёл к речке, насвистывая марш Мендельсона, попутно срывая яблоки с свисающих ветвей черёмухи. Шибко уж сердобольный он был, любил разного калибра скотинку, что ты, хлебом не корми! Залез в дырявую лодку, взял в руки весло и отчалил от берега подальше, чтоб никто не видел. Ага... потом привязал верёвку к якорю, а другой конец к башке и уж хотел было перевалиться за борт, но тут закукувавола кукушка и отбрехала ему ишо аж целых 5 лет. Да кто же откажется от такого-то счася, что он дурак, что ли? Не было 5 -ти лет, а тут образовалося, что поделаешь--судьба видать! Ладно тогды, поплыл обратно, а в лодке-то уж полно воды, откуда только взялась? Вылез кое-как на берег, весь в тине, мокрый, лягушки скачут по нему молчком, ничё не говорят, собаки лают кругом--страшно ему стало. Пошёл он в шинок, беду свою водкой заливать, а там уже народу было невпродых, все стали спрашивать, что де с тобой случилось, купался, ичёли? Пошли вы все к чёрту, только и молвил Герасим, тяжело опускаясь на лавку, давайте мол водки мне налейте, чё-то расскажу, ентересная история, мать вашу. Дальше не помню, последние страницы мыши изгрызли и ничё не видно.
«Поэт есть собственно человек, - писал Фет Я. П. Полонскому 3 окт. 1892, - у которого видимо для постороннего взгляда изо всех пор сочится жизнь независимо от его воли». Человек в лирике Фета распахнут всякому проявлению «всевластной природы», «стихийной жизни», каждый миг существования он, говоря словами И. А. Бунина, «приобщается самой земли, всего того чувственного, вещественного, из чего создан мир». «Слышит сердце, сколько радости земли, сколько счастья сюда мы принесли», - писал Фет в стихотворении «Люди спят; мой друг, пойдем в тенистый сад» (1853). Человек у Фета погружен в природу, но не в историю. В поэзии Фета не найти картин социальной действительности, так же как нет прямого отражения современных ему идеологических вопросов, но до осязаемости ощутимо передана материальная реальность мира, данная человеку в его непосредственном восприятии.
В творческой практике это значительно ограничивало мир лирики Фета, а в теоретических высказываниях привело его к доктрине «чистого искусства». Причина такой позиции, видимо, в том, что, как верно писал Тургенев, очень высоко ценивший талант Фета, «... ему недостает нечто весьма важное - а именно: такое же тонкое и верное чутье внутреннего человека - его душевной сути - каковым он обладает в отношении природы и внешних форм человеческой жизни».
Характерно: хотя «...личная, внутренняя жизнь - очень мало дает ему поэтических мотивов» (Боткин В. П.), сам Фет утверждал, однако, что «предметом песни» могут быть и «личные впечатления», доказав это в таких шедеврах, как «В темноте, на треножнике ярком» (1856), «Сияла ночь. Луной был полон сад» (1877), «Ель рукавом мне тропинку завесила» (1891). Это объясняется тем, что, добиваясь художественного совершенства, поэт, по словам Фета, «отодвинет» от себя личные впечатления «как объект», видит их как бы отрешенно, не погружаясь в самое чувство, не растворяясь в нем, ибо оно выступает в данном случае как чувственный материал, но не как заражающая суггестивная сила. «Пейзаж души» дан у Фета в движении, насыщен живыми деталями предметного мира, наглядными образами, богат слуховыми, зрительными и даже обонятельными («мой стих благовонный») ощущениями.
Особенно ярко вкус к живописным, пластическим картинам проявился у Фета в антологических стихах («Вакханка», 1843; «Диана», 1847). Фет обладал изумительной вещной памятью; «человек, бесповоротно теряющий пережитые душевные моменты, не может называться поэтом», - писал он. Своеобразие психологизма Фета в том, что он с несвойственным дотоле русской поэзии мастерством воссоздал мимолетные настроения и состояния, пережитые им ранее. Эта жизненная конкретность составляет главную силу поэзии Фета, но она же в известной мере ограничивает ее возможности, т. к. творческий акт, принося поэту самоцельное эстетическое удовлетворение, этим исчерпывался, тогда как, скажем, у Л. Н. Толстого, занимавшего активную этическую позицию, изображение «диалектики души» есть средство выявления сути человека и выражение нравственной оценки. «Природное» мироощущение Фета, необычайно чуткое к проявлениям прекрасного, плохо уживается с человечески-характерным.
Не случайно, напр., что портрет женщины в лирике Фета соткан из материальных подробностей («пробор», «прядь волос», «нежные ланиты» и т. п.), но не индивидуален: «Не тебе песнь любви я пою, а твоей красоте ненаглядной» (стих. «Только встречу улыбку твою», 1873?). Как известно из биографии Фета, молодые люди любили друг друга, но из-за материальной необеспеченности Фет не решился жениться на Лазич, которая вскоре трагически погибла. И по многих лет не тускнеет, не слабеет чувство, усугубленное муками совести, каждый раз заново переживаемое поэтом; но это конкретность психологической ситуации, а не характеров людей - участников разыгравшейся драмы.
Наряду с пафосом гедонистического жизнелюбия, у Фета нередки стихи, проникнутые мрачным фатализмом: человек уподобляется скудельному сосуду («Ласточки», 1884), он раб судьбы («Среди звезд», 1876), жизнь для него - страдание («Муза», 1887). Но если исходить из единства фетовского ощущения мира, то человек в его поэзии действительно должен быть невольником «прирожденных числ», ибо он часть окружающей его стихийной органической природы, он живет в ее ритмах, блюдет ее законы. По-своему переосмысливает Фет мотив «невыразимого», свойственный романтизму и связанный в нем с полнотой и сложностью неподдающегося слову духовного переживания. Фет делает акцент на другом: естественная жизнь, природа обходятся без слова, оно им неадекватно; природа имеет свой язык, более емкий и точный, чем человеческая речь - «отблеск очей», «сжатие рук», «румянец ланит». «Что не выскажешь словами - звуком на душу навей» (стих. «Поделись живыми снами», 1847) - в этом ключ к музыкальности поэзии Фета, предпочитающей иметь дело не со смыслом, а со звуком - этим особенно податливым материалом в создании сиюминутного состояния. Фет культивирует особый «музыкальный» жанр - мелодии.
«Поэт есть собственно человек, - писал Фет Я. П. Полонскому 3 окт. 1892, - у которого видимо для постороннего взгляда изо всех пор сочится жизнь независимо от его воли». Человек в лирике Фета распахнут всякому проявлению «всевластной природы», «стихийной жизни», каждый миг существования он, говоря словами И. А. Бунина, «приобщается самой земли, всего того чувственного, вещественного, из чего создан мир». «Слышит сердце, сколько радости земли, сколько счастья сюда мы принесли», - писал Фет в стихотворении «Люди спят; мой друг, пойдем в тенистый сад» (1853). Человек у Фета погружен в природу, но не в историю. В поэзии Фета не найти картин социальной действительности, так же как нет прямого отражения современных ему идеологических вопросов, но до осязаемости ощутимо передана материальная реальность мира, данная человеку в его непосредственном восприятии.
В творческой практике это значительно ограничивало мир лирики Фета, а в теоретических высказываниях привело его к доктрине «чистого искусства». Причина такой позиции, видимо, в том, что, как верно писал Тургенев, очень высоко ценивший талант Фета, «... ему недостает нечто весьма важное - а именно: такое же тонкое и верное чутье внутреннего человека - его душевной сути - каковым он обладает в отношении природы и внешних форм человеческой жизни».
Характерно: хотя «...личная, внутренняя жизнь - очень мало дает ему поэтических мотивов» (Боткин В. П.), сам Фет утверждал, однако, что «предметом песни» могут быть и «личные впечатления», доказав это в таких шедеврах, как «В темноте, на треножнике ярком» (1856), «Сияла ночь. Луной был полон сад» (1877), «Ель рукавом мне тропинку завесила» (1891). Это объясняется тем, что, добиваясь художественного совершенства, поэт, по словам Фета, «отодвинет» от себя личные впечатления «как объект», видит их как бы отрешенно, не погружаясь в самое чувство, не растворяясь в нем, ибо оно выступает в данном случае как чувственный материал, но не как заражающая суггестивная сила. «Пейзаж души» дан у Фета в движении, насыщен живыми деталями предметного мира, наглядными образами, богат слуховыми, зрительными и даже обонятельными («мой стих благовонный») ощущениями.
Особенно ярко вкус к живописным, пластическим картинам проявился у Фета в антологических стихах («Вакханка», 1843; «Диана», 1847). Фет обладал изумительной вещной памятью; «человек, бесповоротно теряющий пережитые душевные моменты, не может называться поэтом», - писал он. Своеобразие психологизма Фета в том, что он с несвойственным дотоле русской поэзии мастерством воссоздал мимолетные настроения и состояния, пережитые им ранее. Эта жизненная конкретность составляет главную силу поэзии Фета, но она же в известной мере ограничивает ее возможности, т. к. творческий акт, принося поэту самоцельное эстетическое удовлетворение, этим исчерпывался, тогда как, скажем, у Л. Н. Толстого, занимавшего активную этическую позицию, изображение «диалектики души» есть средство выявления сути человека и выражение нравственной оценки. «Природное» мироощущение Фета, необычайно чуткое к проявлениям прекрасного, плохо уживается с человечески-характерным.
Не случайно, напр., что портрет женщины в лирике Фета соткан из материальных подробностей («пробор», «прядь волос», «нежные ланиты» и т. п.), но не индивидуален: «Не тебе песнь любви я пою, а твоей красоте ненаглядной» (стих. «Только встречу улыбку твою», 1873?). Как известно из биографии Фета, молодые люди любили друг друга, но из-за материальной необеспеченности Фет не решился жениться на Лазич, которая вскоре трагически погибла. И по многих лет не тускнеет, не слабеет чувство, усугубленное муками совести, каждый раз заново переживаемое поэтом; но это конкретность психологической ситуации, а не характеров людей - участников разыгравшейся драмы.
Наряду с пафосом гедонистического жизнелюбия, у Фета нередки стихи, проникнутые мрачным фатализмом: человек уподобляется скудельному сосуду («Ласточки», 1884), он раб судьбы («Среди звезд», 1876), жизнь для него - страдание («Муза», 1887). Но если исходить из единства фетовского ощущения мира, то человек в его поэзии действительно должен быть невольником «прирожденных числ», ибо он часть окружающей его стихийной органической природы, он живет в ее ритмах, блюдет ее законы. По-своему переосмысливает Фет мотив «невыразимого», свойственный романтизму и связанный в нем с полнотой и сложностью неподдающегося слову духовного переживания. Фет делает акцент на другом: естественная жизнь, природа обходятся без слова, оно им неадекватно; природа имеет свой язык, более емкий и точный, чем человеческая речь - «отблеск очей», «сжатие рук», «румянец ланит». «Что не выскажешь словами - звуком на душу навей» (стих. «Поделись живыми снами», 1847) - в этом ключ к музыкальности поэзии Фета, предпочитающей иметь дело не со смыслом, а со звуком - этим особенно податливым материалом в создании сиюминутного состояния. Фет культивирует особый «музыкальный» жанр - мелодии.