Ключом к образу Б. является скрытое гоголевское противопоставление «внешнего» и «внутреннего» человека. «Внешний» — косноязычный, невзрачный, глуповатый переписчик, не даже «переменить кое-где глаголы из первого лица в третье», хлебающий с мухами свои щи, «вовсе не замечая их вкуса», покорно терпящий издевательства чиновников, сыплющих «на голову ему бумажки, называя это снегом». «Внутренний» человек как будто говорит нетленное: «Я брат твой». В мире вечном Б. — аскет-подвижник, «молчальник» и мученик; уединившись от соблазнов и греховных страстей, он осуществляет миссию личного на нем как будто лежит знак избранничества. В мире букв Б. обретает счастье, наслаждение, гармонию, здесь он полностью доволен своим жребием, ибо осуществляет служение Богу: «Написавшись всласть, он ложился спать, улыбаясь при мысли о завтрашнем дне: что-то Бог пошлет переписывать завтра?» Внутренний мир Б. метафорически уподобляется книге, а сам Б. — букве, поэтому вместо улиц Б. видит «ровным почерком выписанные строки». (С.Гончаров) Петербургский северный мороз становится дьявольским соблазном, какой Б. не в силах преодолеть (старая шинель, издевательски называемая чиновниками капотом, прохудилась). Портной Петрович, наотрез отказываясь подновлять старую шинель Б. (ср. евангельские слова Христа: «никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани, ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже» (Матф.; 9:16), выступает в роли демона-искусителя. Вместе с тем Петрович также предстает «в двусмысленном амплуа некой могущественной парки, шьющей новый образ и новую жизнь для Акакия Акакиевича» (М.Вайскопф). Новенькая шинель, в которую облачается Б., символически означает как евангельскую «ризу светлые одежды», так и женскую ипостась его личности, восполняющую его неполноту: шинель — «вечная идея», «подруга жизни», «светлый гость». Аскета и затворника Б. охватывает любовный пыл и греховная горячка. Впрочем, шинель оказывается любовницей на одну ночь, заставляя Б. совершить ряд непоправимых роковых ошибок, выталкивая его из блаженного состояния замкнутого счастья в тревожный внешний мир, в круг чиновников и ночной улицы. Б., таким образом, предает в себе «внутреннего» человека, предпочтя «внешнего», суетного, подверженного людским страстям и порочным наклонностям. Б. становится как все. Пагубная мысль о теплой шинели и ее приобретение резко меняют весь образ жизни и характер Б. Он едва не допускает ошибки во время переписывания. Ломая свои привычки, соглашается пойти на вечеринку к чиновнику. В Б., больше того, просыпается ловелас, устремляющийся в погоню за дамой, «у которой всякая часть тела была исполнена необыкновенного движения». Б. пьет шампанское, объедается «винегретом, холодной телятиной, паштетом, кондитерскими пирожками». Он изменяет даже любимому делу, и расплата за измену своему поприщу не замедлила его настигнуть: грабители «сняли с него шинель, дали ему пинка коленом, и он упал навзничь в снег и ничего уж больше не чувствовал». Б. теряет всю свою тихую кротость, совершает несвойственные его характеру поступки, он требует от мира понимания и активно наступает, добивается своего. Так, Б. кричит будочнику, «что он спит и ни за чем не смотрит, не видит, как грабят человека», пугает хозяйку квартиры «страшным стуком в дверь», отправляется к частному приставу. Единственный раз в жизни Б. пропускает присутствие. По совету чиновников Б. отправляется к «значительному лицу». Столкновение с генералом происходит как раз тогда, когда Б. перестает быть «внутренним» человеком. Генерал, распекающий Б. за бунтарство, ибо тот усомнился в надежности секретарей, символизирует грозный суд Божий. Сразу после угрожающего вопля «значительного лица» Б. «вынесли почти без движения»...
