Как известно, гоголевский герой никогда не называл себя коллежским асессором, но всегда майором. Во-первых, по понятиям времени это престижно, так как поднимает героя в общественном мнении, во-вторых, комически девуалирует характер Ковалева. Знаменательно, что подобное социально-бытовое поведение провоцировалось законами «В разных чинах гражданские чиновники. . уступают место военным, хотя бы кто из них по времени в тот чин был старее» (Свод, с. 119). В этом же указе специально оговорено: «Запрещается гражданским чиновникам именоваться военными чинами (Свод, с. 119). Оказывается, что легкомыслие Ковалева может быть расценено как нарушение закона, как самозванство, как преступление против государственных постановлений, что влекло наказание, расправу. Это нарушение в повести Гоголя комически карается: у карьериста сбегает нос. Ковалев сетует: «За что это такое несчастье? Будь я без руки или без ноги — все бы лучше. . но без но ca . .гражданин не гражданин» , ( т. е. герой оказался в положении человека без прав, вне гражданства. Нос пропадает не патриотично, не по-дворянски: «пусть бы уж на войне отрубили, или на дуэли» , — тогда бы можно было объяснить увечье защитой отечества и претендовать на определение «в гражданскую службу раненых офицеров, состоящих в ведомстве Комитета. . » (Свод, с. 46). Горе, досада героя происходят оттого, что он не может использовать этот пункт закона в своих интересах: нос пропал «ни за что, ни про что, пропал даром, ни за грош!» . Напротив, отсутствие носа грозит ему служебными неприятностями, убытками, срывает его планы стать вице-губернатором или экзекутором. В том же указе категорически запрещалось брать на службу калек, у которых: «. . б) болезненное положение, хотя и не от ран происшедшее, но по неизлечимости не дозволяющее вступать в какую-либо должность; в) явный недостаток ума; г) дурное поведение» (Свод, с. 47). Все, тщательно скрываемое героем, вдруг обнаруживается, становится явным, его «пасквильный» , «преглупый» , безносый вид намекает на недостаток ума и на дурное поведение, компрометирующие чиновника. И по закону, как оказывается, эти причины столь важны, что карьера героя — под угрозой краха. Автор-повествователь иронически удивляется: «Как Ковалев не смекнул, что. . объявлять о носе. . неприлично, неловко, нехорошо!» . В повести обыгрывается и мотив дурного поведения. «У порядочного человека не оторвут н oca , — заявляет частный пристав, — много есть на свете всяких майоров, которые. . таскаются по всяким непристойным местам» . Автор-повествователь эмоционально подтверждает свое полное согласие с мнением частного пристава: «То есть не в бровь, а прямо в глаз!» . И сразу вслед за этим в тексте возникает тема оскорбленного чина и звания, а не личности героя, т. е. игра мнимых смыслов. Таким образом, государственные постановления как бытовой факт эпохи уточнить психологию карьериста, охваченного общей болезнью времени, «электричеством чина» , понять «поэтику чина» , мотивы поведения героя, причины отклонения от норм естественности, коренящиеся в самой действительности с ее несообразностями. Получается, что как бы пособниками этого социального недуга были правительственные законы, насаждающие чиноманию и даже вынужденные сдерживать ненормальное увлечение чиносамозванством рядом ограничений и штрафов (Свод, с. 120—121). Свод законов как бытовой факт присутствует в повести как бы в «снятом» виде, распыляясь мелочью деталей, связанных, однако, главной темой сюжета — темой чина.
В одном далёком-предалёком мире, который совсем не похож на наш, жили дивные птицы, которые назывались сваофами. Были эти птицы уж очень похожи на снегирей, да вот только были они разумными. И вот в один прекрасный день, летела такая птичка высоко в горах и рассуждала о том, куда же ей лететь дальше, ибо покинула она своё родное гнездо и отправилась в странствие. Тут Анун, так эту птичку звали, решила проверить, сможет ли она подняться выше неба и ринулась со всех сил ввысь. Но недолго она летела, потому как силы были на исходе, а кислорода на той высоте почти что не было. И всё-таки Анун не отчаивалась и продолжала лететь, пока не потеряла сознание. Очнулась она спустя несколько часов у себя дома и не поверила этому, но тут появился её отец и рассказал, что всё это время следовал за ней и, увидев, что она падает, полетел изо всех сил её. Когда Анун отдохнула, отец объяснил ей, что нельзя взлететь выше неба. Так она на собственном опыте поняла, что затея её была плохая.
Автор-повествователь иронически удивляется: «Как Ковалев не смекнул, что. . объявлять о носе. . неприлично, неловко, нехорошо!» . В повести обыгрывается и мотив дурного поведения. «У порядочного человека не оторвут н oca , — заявляет частный пристав, — много есть на свете всяких майоров, которые. . таскаются по всяким непристойным местам» . Автор-повествователь эмоционально подтверждает свое полное согласие с мнением частного пристава: «То есть не в бровь, а прямо в глаз!» . И сразу вслед за этим в тексте возникает тема оскорбленного чина и звания, а не личности героя, т. е. игра мнимых смыслов.
Таким образом, государственные постановления как бытовой факт эпохи уточнить психологию карьериста, охваченного общей болезнью времени, «электричеством чина» , понять «поэтику чина» , мотивы поведения героя, причины отклонения от норм естественности, коренящиеся в самой действительности с ее несообразностями. Получается, что как бы пособниками этого социального недуга были правительственные законы, насаждающие чиноманию и даже вынужденные сдерживать ненормальное увлечение чиносамозванством рядом ограничений и штрафов (Свод, с. 120—121). Свод законов как бытовой факт присутствует в повести как бы в «снятом» виде, распыляясь мелочью деталей, связанных, однако, главной темой сюжета — темой чина.