Да, говорить и слышать я не могу, от рождения глухонемой, но думать, слушать, соображать и чувствовать очень хорошо умею. Эх, и за какие грехи перевели меня в услужение к старой барыне в город из деревни? Видно, потому, что я ото всех наших обликом отличался: двенадцати вершков роста, сложен богатырем, самый лучший тягловой, работаю за четверых, да еще и говорить не умею. Вот, без дела теперь сохну здесь в усадьбе старой и скупой барыни, доживающей свой век в одиночестве, только дворня у нее в окружении, потому что она вдова, а сыновья ее служат в Петербурге, дочери вышли замуж… Привезли меня в Москву, как бесправную скотину, как быка, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, — взяли, поставили на вагон железной дороги — и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат — бог весть! Купили мне сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали в руки метлу и лопату и определили дворником. Долго я привыкал, никак не мог понять, зачем я здесь, даже часто останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь.
То ли дело раньше: я был на воле как дерево, как дуб, исполинский, молчаливый и могучий. Бывало, выйдешь из своей родной маленькой избушки с братьями в поле, и дело спорится, и пашешь, налегая огромными ладонями на соху. Братья смеялись, потому что им казалось, что я один, без лошаденки, взрезывал упругую грудь земли, либо о Петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой березовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трехаршинным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твердые мышцы моих плеч. А мое постоянное безмолвие придавало торжественную важность работе. Хороший я мужик, а коли язык бы ворочался, глядишь, и жена бы была у меня. А теперь двор мету да стерегу. Смешная работа! Ну что это против работы на земле?! Двор содержать в чистоте, два раза в день привезти бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома, да чужих не пускать и по ночам караулить. Недавно двух воров поймал, да так лбами их свел, что они, что на глаза мне попались! Все в округе обходят теперь двор стороной с недоброй мыслью. Я порядок люблю! Вон, гуси, какие важные ходят, все порядком у них, а кто сунется к ним – мало не покажется – защиплют до смерти! И я теперь как гусак по двору хожу порядки навожу! Я усердно исполняю свою обязанность: на дворе у меня никогда ни щепок не валяется, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под мое начальство разбитая кляча-водовозка, я только двину плечом — и не только телегу, самое лошадь спихну с места; дрова ли я примусь колоть, топор так и звенит у меня, как стекло, и летят во все стороны осколки и поленья. С дворней я сошелся, но кажусь из-за молчания своего им угрюмым, поэтому мы коротки со всеми, я их за своих считаю. И каморку под кухней мне дали, сделал я там все сам, как захотел, соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, — истинно богатырскую кровать; под кроватью - дюжий сундук; в уголке столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что я сам иногда уроню его и дивлюсь прочности его. Каморка моя запирается на замок, ключ всегда ношу с собой. Я не люблю, чтобы ко мне ходили.
в романе м. ю. лермонтова “герой нашего времени” эпизод последней встречи печорина и максима максимыча, на первый взгляд, не самый значимый и даже, можно сказать, совсем не значимый для тех событий, о которых читатель узнает в дальнейшем. сама повесть “максим максимыч” занимает в структуре романа как бы промежуточное положение: в отличие от других частей “героя нашего времени”, в ней нет увлекательного авантюрного сюжета, да и сам герой, печорин, появляется в ней лишь на несколько мгновений. однако именно в “максиме максимыче” герой в первый и последний раз предстает перед читателем живым. в “бэле”, первой повести лермонтовского романа, мы узнаем о печорине из уст его старого приятеля максима максимыча, а в той части романа, которая озаглавлена автором “журнал печорина”, действует герой, которого уже нет на свете: из авторского предисловия к “журналу” мы узнаем, что печорин умер, возвращаясь из персии. одним словом, “максим максимыч”, самая короткая повесть “героя нашего времени”, для художественного целого романа оказывается чрезвычайно важной, несмотря на ее кажущуюся “промежуточность”. последняя встреча печорина и максима максимыча — из числа тех совпадений, которые сложно назвать случайными. если бы за несколько часов до этого максим максимыч не рассказал своему попутчику знакомства с печориным, встреча двух старых сослуживцев, не видевших друг друга пять лет, возможно, была бы совершенно другой, быть может, максим максимыч и вовсе не узнал бы печорина. удивительная вещь память! стоит только вспомнить прошлое, как за воспоминанием сразу открывается целый мир. ведь что было в жизни максима максимыча, кроме службы и каждодневных солдатских забот? а встреча с печориным приоткрыла перед ним совершенно другой мир, мир человека с иными ценностями, чем воинский долг и выполнение приказов. в жизни старого штабс-капитана, бедной на яркие впечатления (даже к свисту пуль и постоянной угрозе смерти он привык), знакомство с печориным стояло особняком. конечно же, не по силам простодушному максиму максимычу объяснить поступки его молодого приятеля, но обаяние печоринской личности оказалось куда больше непонимания истинных причин его “странности”. вот почему, увидев печорина через несколько лет, “бедный старик, в первый раз от роду, быть может, бросил дела службы для собственной надобности”. а что же печорин, чем было знакомство с максимом максимычем для него? не более чем одной из многих встреч на том изломанном пути, который герой для себя выбрал. если для максима максимыча печорин был, наверное, самым запомнившимся за долгие годы службы человеком, то для печорина пребывание в крепости и с бэлой стали лишь одним из многих эпизодов его биографии. максим максимыч воспринимает печорина как человека исключительного, печорин же не видит во встрече со стариком через пять лет ничего, кроме смутного напоминания о прошлом. иными словами, для максима максимыча появление печорина — важное событие, для печорина встреча со штабс-капитаном не значит ровным счетом ничего. отсюда и возникает тот трагический надлом, которым проникнута вся сцена романа. одним из важнейших для понимания образа печорина и всего лермонтовского романа в целом отношение автора к герою становится ясным именно в повести “максим максимыч”. описывая встречу печорина и максима максимыча с точки зрения последнего, автор тем самым изначально становится на его позицию — сначала в восприятии происходящего, а затем и в нравственной оценке. “мы простились довольно сухо. добрый максим максимыч сделался , сварливым штабс-капитаном! и отчего? оттого что печорин в рассеянности или от другой причины протянул ему руку, когда тот хотел кинуться ему на шею! грустно видеть, когда юноша теряет лучшие свои надежды и но чем их заменить в лета максима максимыча? поневоле сердце очерствеет и душа ”. конечно, автор нисколько не обвиняет печорина в бессердечии и жестокости, сохраняя позицию стороннего наблюдателя, однако и не одобряет печоринского поступка. та разительная перемена, которая происходит в максиме максимыче после отъезда печорина, рождает в авторе неутешительные мысли. как мало нужно было простому человеку для счастья и как просто сделать его несчастным — таков авторский вывод. очевидно, что автор не одобряет разрушительную сторону характера печорина, которая с все более в нем преобладает и в конечном итоге ведет героя к саморазрушению. в “максиме максимыче” печорин больше не способен на те душевные движения, которые отличали его раньше, это замкнувшийся в себе, одинокий и холодный мизантроп, перед которым открыта одна дорога — к смерти. стремление автора соединить в каждом эпизоде необходимость и случайность — отличительная черта реалистического художественного мышления, которое начинает преобладать в лермонтовском романе. писатели-романтики нередко пренебрегали описанием внешности героя, полагая, что главным в образе должно быть изображение чувства, страсти. лермонтов решительно уходит от этой традиции, рисуя подробный
Да, говорить и слышать я не могу, от рождения глухонемой, но думать, слушать, соображать и чувствовать очень хорошо умею. Эх, и за какие грехи перевели меня в услужение к старой барыне в город из деревни? Видно, потому, что я ото всех наших обликом отличался: двенадцати вершков роста, сложен богатырем, самый лучший тягловой, работаю за четверых, да еще и говорить не умею. Вот, без дела теперь сохну здесь в усадьбе старой и скупой барыни, доживающей свой век в одиночестве, только дворня у нее в окружении, потому что она вдова, а сыновья ее служат в Петербурге, дочери вышли замуж… Привезли меня в Москву, как бесправную скотину, как быка, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, — взяли, поставили на вагон железной дороги — и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат — бог весть! Купили мне сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали в руки метлу и лопату и определили дворником. Долго я привыкал, никак не мог понять, зачем я здесь, даже часто останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь.
То ли дело раньше: я был на воле как дерево, как дуб, исполинский, молчаливый и могучий. Бывало, выйдешь из своей родной маленькой избушки с братьями в поле, и дело спорится, и пашешь, налегая огромными ладонями на соху. Братья смеялись, потому что им казалось, что я один, без лошаденки, взрезывал упругую грудь земли, либо о Петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой березовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трехаршинным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твердые мышцы моих плеч. А мое постоянное безмолвие придавало торжественную важность работе. Хороший я мужик, а коли язык бы ворочался, глядишь, и жена бы была у меня. А теперь двор мету да стерегу. Смешная работа! Ну что это против работы на земле?! Двор содержать в чистоте, два раза в день привезти бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома, да чужих не пускать и по ночам караулить. Недавно двух воров поймал, да так лбами их свел, что они, что на глаза мне попались! Все в округе обходят теперь двор стороной с недоброй мыслью. Я порядок люблю! Вон, гуси, какие важные ходят, все порядком у них, а кто сунется к ним – мало не покажется – защиплют до смерти! И я теперь как гусак по двору хожу порядки навожу! Я усердно исполняю свою обязанность: на дворе у меня никогда ни щепок не валяется, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под мое начальство разбитая кляча-водовозка, я только двину плечом — и не только телегу, самое лошадь спихну с места; дрова ли я примусь колоть, топор так и звенит у меня, как стекло, и летят во все стороны осколки и поленья. С дворней я сошелся, но кажусь из-за молчания своего им угрюмым, поэтому мы коротки со всеми, я их за своих считаю. И каморку под кухней мне дали, сделал я там все сам, как захотел, соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, — истинно богатырскую кровать; под кроватью - дюжий сундук; в уголке столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что я сам иногда уроню его и дивлюсь прочности его. Каморка моя запирается на замок, ключ всегда ношу с собой. Я не люблю, чтобы ко мне ходили.