Ощущение праздника охватило его. Акакий испытывал чувство гордости и удовлетворения, и, хотя шинель была ему не по средствам, пошив новую, он почувствовал себя другим человеком, который не перешивает и зашивает старое тряпье, а может позволить себе новую, теплую, удобную и довольно дорогую по его меркам вещь. Словно сбросил он на время личину маленького, серого человечка, и это тут же заметили сослуживцы, поздравившие его и окружившие вниманием. Словом, он почувствовал себя в ней заметным, достойным, уважаемым, имеющим право на комфорт и признание человеком
Представления Анны Андреевны о «хорошем обществе» весьма примитивны, а се «изысканность» носит комический характер; она не простирается дальше употребления нескольких фраз образца: «Я думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною»; «как можно-с! Вы это так изволите говорить для комплимента»; «Как можно-с, вы делаете много чести. Я этого не заслуживаю».
Провинциальная «галантность» в речи Анны Андреевны перемежается с дешевой «умилительной» восторженностью. «Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть столичную штучку. Приемы и всё это такое. Ах! как хорошо! я страх люблю таких людей! я просто без памяти».
Убежденная в том, что «хороший тон» требует особого, необычного языка, Анна Андреевна любит при случае блеснуть «кудрявым» словечком: «Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первым в столице, и чтоб у меня в комнате такое было амбр е, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза»; «но позвольте, я еще не понимаю вполне значения слов. Если не ошибаюсь, вы делаете декларацию насчет моей дочери?»
Но при всей склонности Анны Андреевны к «изящному», в речи ее резко выявляются свойственная ей вульгарность, обывательская «простота». «Ну, вот видишь, дура,— говорит она дочери, ну вот видишь: из-за тебя, этакой дряни, гость изволил стоять на коленях; а ты вдруг вбежала как сумасшедшая», «ах, какой чурбан»
Представления Анны Андреевны о «хорошем обществе» весьма примитивны, а се «изысканность» носит комический характер; она не простирается дальше употребления нескольких фраз образца: «Я думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною»; «как можно-с! Вы это так изволите говорить для комплимента»; «Как можно-с, вы делаете много чести. Я этого не заслуживаю».
Провинциальная «галантность» в речи Анны Андреевны перемежается с дешевой «умилительной» восторженностью. «Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть столичную штучку. Приемы и всё это такое. Ах! как хорошо! я страх люблю таких людей! я просто без памяти».
Убежденная в том, что «хороший тон» требует особого, необычного языка, Анна Андреевна любит при случае блеснуть «кудрявым» словечком: «Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первым в столице, и чтоб у меня в комнате такое было амбр е, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза»; «но позвольте, я еще не понимаю вполне значения слов. Если не ошибаюсь, вы делаете декларацию насчет моей дочери?»
Но при всей склонности Анны Андреевны к «изящному», в речи ее резко выявляются свойственная ей вульгарность, обывательская «простота». «Ну, вот видишь, дура,— говорит она дочери, ну вот видишь: из-за тебя, этакой дряни, гость изволил стоять на коленях; а ты вдруг вбежала как сумасшедшая», «ах, какой чурбан»