Если привык человек к злу — он его и считает своим нормальным и естественным состоянием, а добро ему кажется чем-то неестественным и непосильным. Если же человек привык к добру, то уже делает добро не потому, что надо его делать, а потому, что он не может этого не делать, как не может человек не дышать, а птица — не летать. Человек, добрый умом, утешает прежде всего самого себя. И это совсем не эгоизм, это истинное выражение бескорыстного добра, когда человек вовремя этим он несет духовную радость тому, кого жалеет. Добро истинное всегда глубоко утешает того, кто соединяет с ним свою душу. Нельзя не радоваться, выйдя из мрачного подземелья на солнце, к чистой зелени и благоуханию цветов. И в этой радости будет человек от зла, надо только вовремя человека.
Нам жизнь дана, чтобы любить, Любить без меры, без предела, И всем страдальцам посвятить Свой разум, кровь свою и тело, Нам жизнь дана, чтоб вовремя жалеть Униженных и оскорбленных, И согревать и насыщать Нуждой и скорбью угнетенных.
Если привык человек к злу — он его и считает своим нормальным и естественным состоянием, а добро ему кажется чем-то неестественным и непосильным. Если же человек привык к добру, то уже делает добро не потому, что надо его делать, а потому, что он не может этого не делать, как не может человек не дышать, а птица — не летать. Человек, добрый умом, утешает прежде всего самого себя. И это совсем не эгоизм, это истинное выражение бескорыстного добра, когда человек вовремя этим он несет духовную радость тому, кого жалеет. Добро истинное всегда глубоко утешает того, кто соединяет с ним свою душу. Нельзя не радоваться, выйдя из мрачного подземелья на солнце, к чистой зелени и благоуханию цветов. И в этой радости будет человек от зла, надо только вовремя человека.
Нам жизнь дана, чтобы любить,
Любить без меры, без предела,
И всем страдальцам посвятить
Свой разум, кровь свою и тело,
Нам жизнь дана, чтоб вовремя жалеть
Униженных и оскорбленных,
И согревать и насыщать
Нуждой и скорбью угнетенных.