Базаров нигилист,он всегда четко отстаивал свои права,утверждал,могу даже сказать твердо,что искусство-это просто бесполезная вещь,а природа "не храм",а просто"мастерская". Он всегда скептически относился к своим современникам. Что касаемо любви-она для него просто не существовала. Он всегда говорил :"Любовь-белиберда,непростительная дурь".Женщину он воспринимал,как вещь,объект,который может его удовлетворить. Для него было основным потрогать,ощутить,увидеть,а духовный мир не для него... Но как все круто поменялось,когда Базаров встретил госпожу Одинцову. Он долгое время отрицал влечение к Анне Сергеевне,но потом "с негодованием сознавал романтика в самом себе". Полюбив,Базаров начинает с горечью понимать,что его убеждения не имеют ничего общего с действительность.
– страдание чужим страданием, «эмпатия». Непосредственное проявление чувства самоценности чужой жизни (всякой жизни) – самоценности, являющейся единственным и достаточным обоснованием «золотого правила». Поистине, «нравственное чувство», –
но есть и другие смыслы –
– снисходительность более благополучного к менее благополучному – расположенная или презрительная; – задетая жадность (жалость о потере).
• Сочувствие снисходительность от того, чтобы та была унизительной – зато снисходительность компрометирует само сочувствие. – Есть жалость и есть жалость.
• В том, что собой являет наша жалость, обнаруживается все достоинство одних и все ничтожество других – именно ничтожество, – тех как раз, кто в жалости снисходит. Человек достойный ощущает беду другого скорее, как его пьедестал...
• «Нуждаешься в жалости – изволь быть жалким»!.. Но если кто и бывает жалок, такого найдешь среди тех, кто в жалости не нуждается.
• ...Болит не то место, где у другого рана, не тело, – болит душа. Души хватает на всех.
• Основная жалости – воображение. При условии доброжелательности, разумеется.
• «Кто не пережил этого, никогда не поймет...» – Ну, это просто – «знать и испытать – вещи разные». А вообще, уж кому свойственно такое понимание, понимает в принципе все. Понимает иной раз даже больше того, чем кто-то и испытать. И даже чем испытать сам: в представлении, чего-то нельзя пережить, на практике, оказывается – можно...
• Может и правда жалость – это боль о нашей общей подверженности боли? – Но уж только не о том, как в это верят умы плоские, что и сам боишься испытать такую же: напротив, будь ты один застрахован от несчастья, жалость к несчастному стала бы непереносимой! Куда реальнее та же участь, что и погибшего, грозит его соседям по окопу – и все же им страшней было бы потерять своего молодого друга в мирное время, скажем, в больнице... Другое дело, что редко у кого достает воображения понимать такую боль, которая самому не грозит, – отсюда, видимо, и разбираемая идея.
• Что сострадаешь чужой беде лишь потому, что она напоминает о возможности такой же с тобою самим – чепуха. Напротив, только то иной раз и может хоть как-то утешить, что, представишь: в конце концов, самое худшее произойдет и со мною («все там будем»)!
• Мы жалеем попавшего в беду не потому, что воображаем на его месте себя, а потому, что можем вообразить себя на его месте... Безжалостным этого не понять!
– страдание чужим страданием, «эмпатия». Непосредственное проявление чувства самоценности чужой жизни (всякой жизни) – самоценности, являющейся единственным и достаточным обоснованием «золотого правила». Поистине, «нравственное чувство», –
но есть и другие смыслы –
– снисходительность более благополучного к менее благополучному – расположенная или презрительная;
– задетая жадность (жалость о потере).
• Сочувствие снисходительность от того, чтобы та была унизительной – зато снисходительность компрометирует само сочувствие. – Есть жалость и есть жалость.
• В том, что собой являет наша жалость, обнаруживается все достоинство одних и все ничтожество других – именно ничтожество, – тех как раз, кто в жалости снисходит. Человек достойный ощущает беду другого скорее, как его пьедестал...
• «Нуждаешься в жалости – изволь быть жалким»!.. Но если кто и бывает жалок, такого найдешь среди тех, кто в жалости не нуждается.
• ...Болит не то место, где у другого рана, не тело, – болит душа. Души хватает на всех.
• Основная жалости – воображение. При условии доброжелательности, разумеется.
• «Кто не пережил этого, никогда не поймет...» – Ну, это просто – «знать и испытать – вещи разные». А вообще, уж кому свойственно такое понимание, понимает в принципе все. Понимает иной раз даже больше того, чем кто-то и испытать. И даже чем испытать сам: в представлении, чего-то нельзя пережить, на практике, оказывается – можно...
• Может и правда жалость – это боль о нашей общей подверженности боли? – Но уж только не о том, как в это верят умы плоские, что и сам боишься испытать такую же: напротив, будь ты один застрахован от несчастья, жалость к несчастному стала бы непереносимой! Куда реальнее та же участь, что и погибшего, грозит его соседям по окопу – и все же им страшней было бы потерять своего молодого друга в мирное время, скажем, в больнице... Другое дело, что редко у кого достает воображения понимать такую боль, которая самому не грозит, – отсюда, видимо, и разбираемая идея.
• Что сострадаешь чужой беде лишь потому, что она напоминает о возможности такой же с тобою самим – чепуха. Напротив, только то иной раз и может хоть как-то утешить, что, представишь: в конце концов, самое худшее произойдет и со мною («все там будем»)!
• Мы жалеем попавшего в беду не потому, что воображаем на его месте себя, а потому, что можем вообразить себя на его месте... Безжалостным этого не понять!