Направо сверкнула молния и, точно отразившись в зеркале, она тотчас же сверкнула вдали. - Егорий, возьми! - крикнул Пантелей, подавая снизу что-то большое и темное. - Что это? - спросил Егорушка. - Рогожка! Будет дождик, так вот покроешься. Егорушка приподнялся и посмотрел вокруг себя. Даль заметно почернела и уж чаще, чем каждую минуту, мигала бледным светом, как веками. Чернота ее, правым горизонтом мигнула молния и так ярко, что осветила часть степи и место, где ясное небо граничило с чернотой. Страшная туча надвигалась не спеша, сплошной массой; на ее краю висели большие, черные лохмотья; точно такие же лохмотья, давя друг друга, громоздились на правом и на левом горизонте. Этот оборванный, разлохмаченный вид тучи придавал ей какое-то пьяное, озорническое выражение. Явственно и не глухо проворчал гром. Егорушка перекрестился и стал быстро надевать пальто. - Скушно мне! - донесся с передних возов крик Дымова, и по голосу его можно было судить, что он уж опять начинал злиться. - Скушно! Вдруг рванул ветер и с такой силой, что едва не выхватил у Егорушки узелок и рогожу; встрепенувшись, рогожа рванулась во все стороны и захлопала по тюку и по лицу Егорушки. Ветер со свистом понесся по степи, беспорядочно закружился и поднял с травою такой шум, что из-за него не было слышно ни грома, ни скрипа колес. Он дул с черной тучи, неся с собой облака пыли и запах дождя и мокрой земли. Лунный свет затуманился, стал как будто грязнее, звезды еще больше нахмурились, и видно было, как по краю дороги спешили куда-то назад облака пыли и их тени. Теперь, по всей вероятности, вихри, кружась и увлекая с земли пыль, сухую траву и перья, поднимались под самое небо; вероятно, около самой черной тучи летали перекати-поле, и как, должно быть, им было страшно! Но сквозь пыль, залеплявшую глаза, не было видно ничего, кроме блеска молний. Егорушка, думая, что сию минуту польет дождь, стал на колени и укрылся рогожей. - Пантелле-ей! - крикнул кто-то впереди. - А.. . а... ва! - Не слыха-ать! - ответил громко и нараспев Пантелей. - А... а... ва! Аря... а! Загремел сердито гром, покатился по небу справа налево, потом назад и замер около передних подвод. - Свят, свят, свят, господь Саваоф Егорушка, крестясь, - исполнь небо и земля славы твоея.. . Чернота на небе раскрыла рот и дыхнула белым огнем; тотчас же опять загремел гром; едва он умолк, как молния блеснула так широко, что Егорушка сквозь щели рогожи увидел вдруг всю большую дорогу до самой дали, всех подводчиков и даже Кирюхину жилетку. Черные лохмотья слева уже поднимались кверху и одно из них, грубое, неуклюжее, похожее на лапу с пальцами, тянулось к луне. Егорушка решил закрыть крепко глаза, не обращать внимания и ждать, когда вс? кончится. Дождь почему-то долго не начинался. Егорушка, в надежде, что туча, быть может, уходит мимо, выглянул из рогожи. Было страшно темно. Егорушка не увидел ни Пантелея, ни тюка, ни себя; покосился он туда, где была недавно луна, но там чернела такая же тьма, как и на возу. А молнии в потемках казались белее и ослепительнее, так что глазам было больно. - Пантелей! - позвал Егорушка. ответа не последовало. Но вот, наконец, ветер в последний раз рванул рогожу и убежал куда-то. Послышался ровный, спокойный шум
Появление Пугачева,— Бегство эгo из Казани. — Показания Кожевникова.— Первые успехи Самозванца.—Измена илецкиx казакав. — Взятие крепости Рассыпной. — Нурали-Хан. — Распоряжение Рейнедорпа. — Взятие Нижне-Озерной. — Взятие Татищевой. — Совет в Оренбурге. — Взятие Чернореченсекой, — Пугачев в Сакмарске.
В смутное сие время по казацким дворам шатался неизвестный бродяга, нанимаясь в работники то к одному хозяину, то к другому и принимаясь за всякие ремесла. Он был свидетелем усмирения мятежа и казни зачинщиков, уходил на время в Иргизские скиты; оттуда, в конце 1772 года, послан был для закупки рыбы в Яицкий городок, где и стоял у казака Дениса Пьянова. Он отличался дерзостию своих речей, поносил начальство и подговаривал казаков бежать в области турецкого султана; он уверял, что и Донские казаки не замедлят за ними последовать, что у него на границе заготовлено двести тысяч рублей и товару на семьдесят тысяч и что какой-то паша, тотчас по приходу казаков, должен им выдать до пяти миллионов; покамест обещял он каждому по двенадцати рублей в месяц жалованья. Сверх того, сказывал он, будто бы противу яицких казаков из Москвы идут два полка и что около Рождества или Крещения непременно будет бунт. Некоторые из послушных хотели его поймать и представить как возмутителя в комендантскую канцелярию; но он скрылся вместе с Денисом Пьяновым и был пойман уже в селе Малыковке (что ныне Волгск) по указанию крестьянина, ехавшего с им одною дорогою. Сей бродяга был Емельян Пугачев, донской казак и раскольник, пришедший с ложным письменным видом из-за польской границы, с намерением поселиться на реке Иргизе посреди тамошних раскольников. Он был отослал под стражею в Симбирск, а оттуда в Казань; и как всё, относящееся к делам Яицкого войска, по тогдшним обстоятельствам могло казаться важным, то оренбургский губернатор и почел за нужное уведомить о том государственную Военную коллегию донесением от 18 января 1773 года.
Яицкие бунтовщики были тогда не редки, и казанское начальство не обратило большого внимании на присланного преступника. Пугачев содержался в тюрьме не строже прочих невольников. Между тем сообщники его не дремали.
сверкнула вдали.
- Егорий, возьми! - крикнул Пантелей, подавая снизу что-то большое и
темное.
- Что это? - спросил Егорушка.
- Рогожка! Будет дождик, так вот покроешься.
Егорушка приподнялся и посмотрел вокруг себя. Даль заметно почернела и
уж чаще, чем каждую минуту, мигала бледным светом, как веками. Чернота ее,
правым горизонтом мигнула молния и так ярко, что осветила
часть степи и место, где ясное небо граничило с чернотой. Страшная туча
надвигалась не спеша, сплошной массой; на ее краю висели большие, черные
лохмотья; точно такие же лохмотья, давя друг друга, громоздились на правом и
на левом горизонте. Этот оборванный, разлохмаченный вид тучи придавал ей
какое-то пьяное, озорническое выражение. Явственно и не глухо проворчал
гром. Егорушка перекрестился и стал быстро надевать пальто.
- Скушно мне! - донесся с передних возов крик Дымова, и по голосу его
можно было судить, что он уж опять начинал злиться. - Скушно!
Вдруг рванул ветер и с такой силой, что едва не выхватил у Егорушки
узелок и рогожу; встрепенувшись, рогожа рванулась во все стороны и захлопала
по тюку и по лицу Егорушки. Ветер со свистом понесся по степи, беспорядочно
закружился и поднял с травою такой шум, что из-за него не было слышно ни
грома, ни скрипа колес. Он дул с черной тучи, неся с собой облака пыли и
запах дождя и мокрой земли. Лунный свет затуманился, стал как будто грязнее,
звезды еще больше нахмурились, и видно было, как по краю дороги спешили
куда-то назад облака пыли и их тени. Теперь, по всей вероятности, вихри,
кружась и увлекая с земли пыль, сухую траву и перья, поднимались под самое
небо; вероятно, около самой черной тучи летали перекати-поле, и как, должно
быть, им было страшно! Но сквозь пыль, залеплявшую глаза, не было видно
ничего, кроме блеска молний.
Егорушка, думая, что сию минуту польет дождь, стал на колени и укрылся
рогожей.
- Пантелле-ей! - крикнул кто-то впереди. - А.. . а... ва!
- Не слыха-ать! - ответил громко и нараспев Пантелей.
- А... а... ва! Аря... а!
Загремел сердито гром, покатился по небу справа налево, потом назад и
замер около передних подвод.
- Свят, свят, свят, господь Саваоф Егорушка, крестясь, -
исполнь небо и земля славы твоея.. .
Чернота на небе раскрыла рот и дыхнула белым огнем; тотчас же опять
загремел гром; едва он умолк, как молния блеснула так широко, что Егорушка
сквозь щели рогожи увидел вдруг всю большую дорогу до самой дали, всех
подводчиков и даже Кирюхину жилетку. Черные лохмотья слева уже поднимались
кверху и одно из них, грубое, неуклюжее, похожее на лапу с пальцами,
тянулось к луне. Егорушка решил закрыть крепко глаза, не обращать внимания и
ждать, когда вс? кончится.
Дождь почему-то долго не начинался. Егорушка, в надежде, что туча, быть
может, уходит мимо, выглянул из рогожи. Было страшно темно. Егорушка не
увидел ни Пантелея, ни тюка, ни себя; покосился он туда, где была недавно
луна, но там чернела такая же тьма, как и на возу. А молнии в потемках
казались белее и ослепительнее, так что глазам было больно.
- Пантелей! - позвал Егорушка.
ответа не последовало. Но вот, наконец, ветер в последний раз рванул
рогожу и убежал куда-то. Послышался ровный, спокойный шум
Глава вторая
Появление Пугачева,— Бегство эгo из Казани. — Показания Кожевникова.— Первые успехи Самозванца.—Измена илецкиx казакав. — Взятие крепости Рассыпной. — Нурали-Хан. — Распоряжение Рейнедорпа. — Взятие Нижне-Озерной. — Взятие Татищевой. — Совет в Оренбурге. — Взятие Чернореченсекой, — Пугачев в Сакмарске.
В смутное сие время по казацким дворам шатался неизвестный бродяга, нанимаясь в работники то к одному хозяину, то к другому и принимаясь за всякие ремесла. Он был свидетелем усмирения мятежа и казни зачинщиков, уходил на время в Иргизские скиты; оттуда, в конце 1772 года, послан был для закупки рыбы в Яицкий городок, где и стоял у казака Дениса Пьянова. Он отличался дерзостию своих речей, поносил начальство и подговаривал казаков бежать в области турецкого султана; он уверял, что и Донские казаки не замедлят за ними последовать, что у него на границе заготовлено двести тысяч рублей и товару на семьдесят тысяч и что какой-то паша, тотчас по приходу казаков, должен им выдать до пяти миллионов; покамест обещял он каждому по двенадцати рублей в месяц жалованья. Сверх того, сказывал он, будто бы противу яицких казаков из Москвы идут два полка и что около Рождества или Крещения непременно будет бунт. Некоторые из послушных хотели его поймать и представить как возмутителя в комендантскую канцелярию; но он скрылся вместе с Денисом Пьяновым и был пойман уже в селе Малыковке (что ныне Волгск) по указанию крестьянина, ехавшего с им одною дорогою. Сей бродяга был Емельян Пугачев, донской казак и раскольник, пришедший с ложным письменным видом из-за польской границы, с намерением поселиться на реке Иргизе посреди тамошних раскольников. Он был отослал под стражею в Симбирск, а оттуда в Казань; и как всё, относящееся к делам Яицкого войска, по тогдшним обстоятельствам могло казаться важным, то оренбургский губернатор и почел за нужное уведомить о том государственную Военную коллегию донесением от 18 января 1773 года.
Яицкие бунтовщики были тогда не редки, и казанское начальство не обратило большого внимании на присланного преступника. Пугачев содержался в тюрьме не строже прочих невольников. Между тем сообщники его не дремали.