мин әтием белән горурланам. ул зирәк һәм акыллы, югары һәм матур, бик көчле, дулкынландыргыч һәм әдәпле. әти мине һәм әнине бик ярата.
минем әти иң яхшысы, аның исеме руслан. ул бик күңелле һәм шат күңелле кеше. без барыбыз да бергә эшләргә яратабыз. әни белән эшләгәндә без аңа тәмле кичке аш әзерлибез. ә ял көннәрендә без бөтен гаиләбез белән паркка йөрибез: мамык яки туңдырма ашыйбыз, шугалакционларда йөрибез, гомумән, ничек булдыра аласың. бервакыт тирда әти миңа зур аю отты. холкы буенча без әти белән охшаш без яратабыз, уйнарга өстәл уеннары: монополия, шашка,домино, шахмат. каникулларда без тотарга барабыз. мин палатка куярга өйрәндем диярлек. узган атнада без әти белән зур карпны тоттык. әни дә безгә иң тәмле уханы пешерде.
әтием мебель фабрикасында столяр булып эшли. руслан җиһазлар ясый. башта ул агачны шомарта, аннары агачка кирәкле төс бирә, тукыма яки тирене кыса. барлык частьларны бергә җыя һәм искиткеч мебель килеп чыга. шкафлар, диваннар, кәнәфи, өстәлләр-болар барысы да руслан папасы кулыннан эш. ул үз эшендә оста!
мин әтине яратам һәм назлы дип атыйм. миңа аның белән яхшы! ул һәрвакыт үрнәк булачак.
хотел быть "дьявольским" моряком. он, задыхаясь, пил водку, а на
купаньи, с замирающим сердцем, прыгал в воду головой вниз с двухсаженной
высоты.
понемногу он потерял всё, кроме главного - своей странной летящей души;
он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность
заменил тёмным загаром, изысканную беспечность движений отдал за
уверенную меткость работающей руки, а в его думающих глазах отразился
блеск, как у человека, смотрящего на огонь. и его речь, утратив
неравномерную, надменно застенчивую текучесть, стала краткой и точной,
как удар чайки в струю за трепетным серебром рыб. "
ассоль было уже пять лет, и отец начинал все мягче и мягче улыбаться,
посматривая на ее нервное, доброе личико, когда, сидя у него на коленях, она
трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские
песни -- дикие ревостишия . в передаче детским голосом и не везде с буквой
"р" эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного
голубой ленточкой.
старик с минуту разглядывал ее, улыбаясь и медленно пропуская бороду в большой, жилистой горсти. стиранное много раз
ситцевое платье едва прикрывало до колен худенькие, загорелые ноги девочки.
ее темные густые волосы, забранные в кружевную косынку, сбились, касаясь
плеч. каждая черта ассоль была выразительно легка и чиста, как полет
ласточки. темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько
старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным
загаром, какой присущ здоровой белизне кожи. полураскрытый маленький рот
блестел кроткой улыбкой.
мин әтием белән горурланам. ул зирәк һәм акыллы, югары һәм матур, бик көчле, дулкынландыргыч һәм әдәпле. әти мине һәм әнине бик ярата.
минем әти иң яхшысы, аның исеме руслан. ул бик күңелле һәм шат күңелле кеше. без барыбыз да бергә эшләргә яратабыз. әни белән эшләгәндә без аңа тәмле кичке
аш әзерлибез. ә ял көннәрендә без бөтен гаиләбез белән паркка йөрибез: мамык яки туңдырма ашыйбыз, шугалакционларда йөрибез, гомумән, ничек булдыра аласың. бервакыт тирда әти миңа зур аю отты. холкы буенча без әти белән охшаш без яратабыз, уйнарга өстәл уеннары: монополия, шашка,домино, шахмат.
каникулларда без тотарга барабыз. мин палатка куярга өйрәндем диярлек. узган атнада без әти белән зур карпны тоттык. әни дә безгә иң тәмле уханы пешерде.
әтием мебель фабрикасында столяр булып эшли. руслан җиһазлар ясый. башта ул агачны шомарта, аннары агачка кирәкле төс бирә, тукыма яки
тирене кыса. барлык частьларны бергә җыя һәм искиткеч мебель килеп чыга. шкафлар, диваннар, кәнәфи, өстәлләр-болар барысы да руслан папасы кулыннан эш. ул үз эшендә оста!
мин әтине яратам һәм назлы дип атыйм. миңа аның белән яхшы! ул һәрвакыт үрнәк булачак.
хотел быть "дьявольским" моряком. он, задыхаясь, пил водку, а на
купаньи, с замирающим сердцем, прыгал в воду головой вниз с двухсаженной
высоты.
понемногу он потерял всё, кроме главного - своей странной летящей души;
он потерял слабость,
став широк костью и крепок мускулами, бледность
заменил тёмным загаром, изысканную беспечность движений отдал за
уверенную меткость работающей руки, а в его думающих глазах отразился
блеск, как у человека, смотрящего на огонь. и его речь, утратив
неравномерную, надменно застенчивую текучесть, стала краткой и точной,
как удар чайки в струю за трепетным серебром рыб. "
ассоль было уже пять лет, и отец начинал все мягче и мягче улыбаться,
посматривая на ее нервное, доброе личико,
когда, сидя у него на коленях, она
трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские
песни -- дикие ревостишия . в передаче детским голосом и не везде с буквой
"р" эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного
голубой ленточкой.
старик с минуту разглядывал ее, улыбаясь и медленно пропуская бороду в большой, жилистой горсти. стиранное много раз
ситцевое платье едва прикрывало до колен худенькие, загорелые ноги девочки.
ее темные густые
волосы, забранные в кружевную косынку, сбились, касаясь
плеч. каждая черта ассоль была выразительно легка и чиста, как полет
ласточки. темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько
старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того
рода прелестным
загаром, какой присущ здоровой белизне кожи. полураскрытый маленький рот
блестел кроткой улыбкой.