«Зимою, около Крещения, в 1839 году в Петербурге была сильная оттепель», лед на Неве таял. Часовой, солдат Измайловского полка Постников, стоя в карауле «у нынешнего иорданского подъезда, услыхал, что в польнье» кричит и молит о человек. Постников долго колебался, потому что не имел права покидать место караула.
Не выдержав, солдат сбежал к реке и при ружья утопающему выбраться.
Пока солдат думал, кому передать полностью мокрого и дрожащего человека, на набережную как раз выехали сани офицера «придворной инвалидной команды». Постников быстро вернулся на свой пост. Не выясняя подробностей, офицер взял человека с собой и отвез его «в съезжий дом», назвав себя же был слишком слаб, поэтому ему было все равно, кто ему
В дворцовой караульне стало известно о том, что Постников покинул караул. Его тут же сменили и отправили к офицеру Миллеру. Опасаясь, что о происшествии доложат государю, командир попросил у офицера Свиньина. Свиньин, распорядившись посадить Постникова в карцер, отправился к обер-полицмейстеру Кокошкину.
Узнав о случившемся, Кокошкин приказал вызвать к нему инвалидного офицера и На допросе выяснилось, что свидетелей происшествия кроме часовых не было. Инвалидный офицер, выдавший себя за был награжден медалью «за погибавших».
Постникову же Свиньин определил наказание – «двести розог». После «экзекуции» солдата отнесли в полковой лазарет. Постникова навестил Свиньин, принеся ему «фунт сахару и четверть фунта чаю». Солдат был благодарен офицеру. «Он в самом деле был «доволен», потому что, сидя три дня в карцере, он ожидал гораздо худшего», а двести розог было не столь значительным наказанием, по сравнению с тем, что могло бы его ожидать по приговору военного суда.
Слухами об этом происшествии заинтересовался владыка. Узнав историю от Свиньина, священник заключил: «Воину претерпеть за свой подвиг унижение и раны может быть гораздо полезнее, чем превозноситься знаком».
Не один со своей бедой Иван Денисович. У него есть товарищи по бригаде, так же, как и он, несправедливо оснащенные, брошенные за колючую проволоку.
Это Сенька Клевшин - он тихий, бедолага. Ухо у него лопнуло одно, еще в сорок первом. Потом в плен попал, бежал три раза, излавливали, сунули в Бухенвальд, где он готовил восстание против немцев.
Буйновский - бывший капитан второго ранга. Он недавно был в лагере, недавно на общих работах. “Такие минуты, как сейчас, были (он не знал этого) особо важными для него минутами, превращавшими его из властного звонкого морского офицера в малоподвижного осмотрительного зэка, только этой малоподвижностью и могущего перемочь отверстанные ему 25 лет тюрьмы.”
Шухов уважает его. "Придет пора, и капитан жить научится, а пока не умеет", - думает он о нем.
Буйновский и Клевшин пытаются добиться восстановления справедливости, их письма и остаются без ответа.
«Зимою, около Крещения, в 1839 году в Петербурге была сильная оттепель», лед на Неве таял. Часовой, солдат Измайловского полка Постников, стоя в карауле «у нынешнего иорданского подъезда, услыхал, что в польнье» кричит и молит о человек. Постников долго колебался, потому что не имел права покидать место караула.
Не выдержав, солдат сбежал к реке и при ружья утопающему выбраться.
Пока солдат думал, кому передать полностью мокрого и дрожащего человека, на набережную как раз выехали сани офицера «придворной инвалидной команды». Постников быстро вернулся на свой пост. Не выясняя подробностей, офицер взял человека с собой и отвез его «в съезжий дом», назвав себя же был слишком слаб, поэтому ему было все равно, кто ему
В дворцовой караульне стало известно о том, что Постников покинул караул. Его тут же сменили и отправили к офицеру Миллеру. Опасаясь, что о происшествии доложат государю, командир попросил у офицера Свиньина. Свиньин, распорядившись посадить Постникова в карцер, отправился к обер-полицмейстеру Кокошкину.
Узнав о случившемся, Кокошкин приказал вызвать к нему инвалидного офицера и На допросе выяснилось, что свидетелей происшествия кроме часовых не было. Инвалидный офицер, выдавший себя за был награжден медалью «за погибавших».
Постникову же Свиньин определил наказание – «двести розог». После «экзекуции» солдата отнесли в полковой лазарет. Постникова навестил Свиньин, принеся ему «фунт сахару и четверть фунта чаю». Солдат был благодарен офицеру. «Он в самом деле был «доволен», потому что, сидя три дня в карцере, он ожидал гораздо худшего», а двести розог было не столь значительным наказанием, по сравнению с тем, что могло бы его ожидать по приговору военного суда.
Слухами об этом происшествии заинтересовался владыка. Узнав историю от Свиньина, священник заключил: «Воину претерпеть за свой подвиг унижение и раны может быть гораздо полезнее, чем превозноситься знаком».
Не один со своей бедой Иван Денисович. У него есть товарищи по бригаде, так же, как и он, несправедливо оснащенные, брошенные за колючую проволоку.
Это Сенька Клевшин - он тихий, бедолага. Ухо у него лопнуло одно, еще в сорок первом. Потом в плен попал, бежал три раза, излавливали, сунули в Бухенвальд, где он готовил восстание против немцев.
Буйновский - бывший капитан второго ранга. Он недавно был в лагере, недавно на общих работах. “Такие минуты, как сейчас, были (он не знал этого) особо важными для него минутами, превращавшими его из властного звонкого морского офицера в малоподвижного осмотрительного зэка, только этой малоподвижностью и могущего перемочь отверстанные ему 25 лет тюрьмы.”
Шухов уважает его. "Придет пора, и капитан жить научится, а пока не умеет", - думает он о нем.
Буйновский и Клевшин пытаются добиться восстановления справедливости, их письма и остаются без ответа.