Старик. Настали темные, тяжелые дни…Свои болезни, недуги людей милых, холод и мрак старости… Всё, что ты любил, чему отдавался безвозвратно, — никнет и разрушается. Под гору пошла дорога.Что же делать? Скорбеть? Горевать? Ни себе, ни другим ты этим не На засыхающем, покоробленном дереве лист мельче и реже — но зелень его та же.Сожмись и ты, уйди в себя, в свои воспоминанья, — и там, глубоко-глубоко, на самом дне сосредоточенной души, твоя прежняя, тебе одному доступная жизнь блеснет перед тобою своей пахучей, всё еще свежей зеленью и лаской и силой весны!Но будь осторожен… не гляди вперед, бедный старик! Я понял, что и я получил подаяние от моего брата.
Настали темные, тяжелые дни…Свои болезни, недуги людей милых, холод и мрак старости… Всё, что ты любил, чему отдавался безвозвратно, — никнет и разрушается. Под гору пошла дорога.Что же делать? Скорбеть? Горевать? Ни себе, ни другим ты этим не На засыхающем, покоробленном дереве лист мельче и реже — но зелень его та же.Сожмись и ты, уйди в себя, в свои воспоминанья, — и там, глубоко-глубоко, на самом дне сосредоточенной души, твоя прежняя, тебе одному доступная жизнь блеснет перед тобою своей пахучей, всё еще свежей зеленью и лаской и силой весны!Но будь осторожен… не гляди вперед, бедный старик! Я понял, что и я получил подаяние от моего брата.