— А не дойдем — в лесу переночуем. Я вот лепешек набрал. Что ж ты будешь сидеть? Хорошо, пришлют денег, а то ведь и не соберут. А татары теперь злые — за то, что ихнего русские убили. Поговаривают — нас убить хотят.
Подумал, подумал Костылин.
— Ну, пойдем.
Жилин беспокоится о Костылине, пусть тот ему и не рыть подкоп, но Жилин всё равно хочет его вызволить.
— Как хочешь, а я не дойду,— у меня ноги не идут.
Стал его Жилин уговаривать.
— Нет,— говорит,— не дойду, не могу.
Рассердился Жилин, плюнул, обругал его.
— Так я же один уйду,— прощай!
Жилин заставляет Костылина идти даже через силу.
— Ой, больно! Жилин так и обмер.
— Что кричишь? Ведь татарин близко — услышит.— А сам думает: «Он и вправду расслаб; что мне с ним делать? Бросить товарища не годится».
— Ну,— говорит,— вставай, садись на закорки, снегу, коли уж идти не можешь.
Подсадил на себя Костылина, подхватил руками под ляжки, вышел на дорогу, поволок.
— Только,— говорит,— не дави ты меня руками за глотку, ради Христа. За плечи держись.
Жилин даже готов нести его на себе
Костылин говорит: — Иди один, за что тебе из-за меня пропадать.
— Нет, не пойду, не годится товарища бросать. Подхватил опять на плечи, попер.
Костылин и сам понимает, что он-обуза, но Жилин не хочет его бросать
— Ну, Костылин, пойдем, попытаемся последний раз; я тебя подсажу.
Костылин и слушать не хочет.
— Нет,— говорит,— уж мне, видно, отсюда не выйти, Куда я пойду, когда и поворотиться нет сил?
— Ну, так прощай,— не поминай лихом. — Поцеловался с Костылиным.
Жилин, в конце концов нехотя оставляет Костылина, на прощание горячо расцеловав второго.
— Я знаю дорогу.
— Да и не дойдем в ночь.
— А не дойдем — в лесу переночуем. Я вот лепешек набрал. Что ж ты будешь сидеть? Хорошо, пришлют денег, а то ведь и не соберут. А татары теперь злые — за то, что ихнего русские убили. Поговаривают — нас убить хотят.
Подумал, подумал Костылин.
— Ну, пойдем.
Жилин беспокоится о Костылине, пусть тот ему и не рыть подкоп, но Жилин всё равно хочет его вызволить.
— Как хочешь, а я не дойду,— у меня ноги не идут.
Стал его Жилин уговаривать.
— Нет,— говорит,— не дойду, не могу.
Рассердился Жилин, плюнул, обругал его.
— Так я же один уйду,— прощай!
Жилин заставляет Костылина идти даже через силу.
— Ой, больно! Жилин так и обмер.
— Что кричишь? Ведь татарин близко — услышит.— А сам думает: «Он и вправду расслаб; что мне с ним делать? Бросить товарища не годится».
— Ну,— говорит,— вставай, садись на закорки, снегу, коли уж идти не можешь.
Подсадил на себя Костылина, подхватил руками под ляжки, вышел на дорогу, поволок.
— Только,— говорит,— не дави ты меня руками за глотку, ради Христа. За плечи держись.
Жилин даже готов нести его на себе
Костылин говорит: — Иди один, за что тебе из-за меня пропадать.
— Нет, не пойду, не годится товарища бросать. Подхватил опять на плечи, попер.
Костылин и сам понимает, что он-обуза, но Жилин не хочет его бросать
— Ну, Костылин, пойдем, попытаемся последний раз; я тебя подсажу.
Костылин и слушать не хочет.
— Нет,— говорит,— уж мне, видно, отсюда не выйти, Куда я пойду, когда и поворотиться нет сил?
— Ну, так прощай,— не поминай лихом. — Поцеловался с Костылиным.
Жилин, в конце концов нехотя оставляет Костылина, на прощание горячо расцеловав второго.