Материал по литературе
в форме интерпретации текста
В.П.Астафьев «Васюткино озеро»
Солнце уже было высоко. Туман росою пал на деревья, на землю, мелкая пыль искрилась
всюду.
«Где это я?» — изумлённо подумал Васютка, окончательно услышал
ожившую тайгу.
По всему лесу озабоченно кричали кедровки на манер базарных торговок. Где-то подетски заплакала желна. Над головой Васютки, хлопотливо попискивая, потрошили
синички старое дерево. Васютка встал, потянулся и спугнул кормившуюся белку. Она,
всполошённо цокая, пронеслась вверх по стволу ели, села на сучок и, не переставая
цокать, уставилась на Васютку.
— Ну, чего смотришь? Не узнала? — с улыбкой обратился к ней Васютка.
Белка пошевелила пушистым хвостиком.
— А я вот заблудился. Понёсся сдуру за глухарём и заблудился. Теперь меня по всему
лесу ищут, мамка ревёт... Не понимаешь ты ничего, толкуй с тобой! А то бы сбегала,
сказала нашим, где я. Ты вон какая проворная! — Он и махнул рукой: —
Убирайся давай, рыжая, стрелять буду!
Васютка вскинул ружьё и выстрелил в воздух. Белка, будто пушинка, подхваченная
ветром, метнулась и пошла считать деревья. Проводив её взглядом, Васютка выстрелил
ещё раз и долго ждал ответа. Тайга не откликалась. По-прежнему надоедливо, вразнобой
горланили кедровки, неподалёку трудился дятел да пощёлкивали капли росы, осыпаясь с
деревьев.
Патронов осталось десять штук. Стрелять Васютка больше не решился. Он снял
телогрейку, бросил на неё кепку и, поплевав на руки, полез на дерево.
Тайга... Тайга... Без конца и края тянулась она во все стороны, молчаливая,
равнодушная. С высоты она казалась огромным тёмным морем. Небо не обрывалось
сразу, как это бывает в горах, а тянулось далеко-далеко, всё ближе прижимаясь к
вершинам леса. Облака над головой были редкие, но чем дальше смотрел Васютка, тем
они делались гуще, и наконец голубые проёмы исчезли совсем. Облака спрессован- ной
ватой ложились на тайгу, и она растворялась в них.
Долго Васютка отыскивал глазами жёлтую полоску лиственника среди неподвижного
зелёного моря (лиственный лec обычно тянется по берегам реки), но кругом темнел
сплошной хвойник. Видно, Енисей и тот затерялся в глухой, угрюмой тайге. Маленькиммаленьким почувствовал себя Васютка и закричал с тоской и отчаянием:
— Э-эй, мамка! Папка! Дедушка! Заблудился я!..
Голос его пролетел немного над тайгой и упал невесомо — кедровой шишкой в мох.
Медленно спустился Васютка с дерева, задумался, да так и с полчаса. Потом
встряхнулся, отрезал мяса и, стараясь не смотреть на маленькую краюшку хлеба, принялся
жевать. Подкрепившись, он собрал кучу кедровых шишек, размял их и стал насыпать в
карманы орехи. Руки делали своё дело, а в голове решался во один-единственный
во Куда идти?» Вот уж и карманы полны орехов, патроны проверены, к мешку
вместо лямки приделан ремень, а во всё ещё не решён. Наконец Васютка забросил
мешок за плечо, постоял с минуту, как бы прощаясь с обжитым местом, и пошёл строго на
север.
Головним предметом світоглядних пошуків для героя тепер стає втілення в життя філософії "нового гедонізму": "Він мріяв створити нову філософію життя, яка матиме своє розумне обґрунтування, свої послідовні принципи, і найвищий сенс життя марився йому в одухо-творенні відчуттів і емоцій". У долі Доріана Грея Вайльд розкрив трагедію реального протиріччя: задоволення, що стало самоціллю, породжує не радість, а муки.
Доріан стає жертвою своєї максималістської пристрасті - любові до самого себе. Загальне забарвлення злочинів Доріана - абсолютна аморальність. Думаючи винятково про свою особу, він її і зруйнував. Доріан гине, коли здіймає руку на Прекрасне, яке вічне. Знову відбувається фантастичне перевтілення, і все стає на свої місця: портрет сяє красою, а на Доріановому обличчі проступають усі скоєні ним злочини. Сам вигляд мертвого Доріана Грея антиестетичний. Вайльд, усупереч своїй програмі, зобразив не лише душевну кризу свого героя, але й привів його до кари.
Цей гордий небосхил, байдужий лиходій,
Ще жодному із нас не підживляв надій:
Де знайде зігнуту під тягарем людину,
Іще один тягар він накидає їй.
2
Ні, не гнітять мене перестрахи й жалі,
Що вмерти мушу я, що строки в нас малі:
Того, що суджено, боятися не треба.
Боюсь неправедно прожити на землі.
3
Як жалко, що мені, прихильнику вина,
Дістався цей калам* і келія тісна!
Ти висох молячись, а я в шинку промок.
Зате для мокрого й геєна не страшна!
* Очеретяне перо.
4
Коли єство моє ліпив Творець із глини,
Зарані відав він про всі мої провини.
Якщо від нього й гріх, чому мене він хоче
В день суду ввергнути в палаючі глибини?
5
Настало свято. Злих думок воно
Немало зборе.
Підчаший ллє у піалу вино,
Ясне й прозоре.
Намордник посту, молитов оброть
Це свято зніме
Із тих ослів, що ждуть його давно…
О горе, горе!
6
Єсть бик у небесах, Волосожаром зветься;
Є й під землею бик, що бачить не дається.
Хто ж оком розуму погляне, той помітить,
Що посередині табун ослів пасеться.
7
Недоброзичливість ніколи не могла
Узяти верх: до злих вертались їх діла.
Я зичу благ тобі — ти зла мені бажаєш:
Ти благ не діждешся, я не побачу зла!
8
Шукай людину скрізь: на бідному постої,
У закутку нужди і в пишному покої.
Одна душа жива за сто Кааб дорожча!
Чому ж ідеш до них? Шукай душі живої!
9
Коли у небуття і ймення наше кане,
Не згасне сонечко у небі полум'яне.
Нас не було, та світ не був від того гірший;
Він не погіршає й тоді, як нас не стане.
10
Хіба не дивно, що пани чиновні,
Самим собі нудні, хоч горді зовні,
До кожного, хто здирство зневажає,
Такого пишного презирства повні?
11
У кого кожний день в запасі півкоржа,
У кого свій садок і хата не чужа,
Хто в рабстві не родивсь і сам рабів не має,
У того світлий зір і радісна душа.
12
О світе! Знаєш сам, які твої діла!
Сидиш недвигою у башті гніту й зла!
Одним добро даєш, а іншим — лихо! Тільки
Це й знаєш ти, осел! Ні, гірший від осла!
Объяснение: