памятаю, яшчэ калі вучылася ў школе, мне неяк не па-дзіцячы хацелася смутку, таямнічага, незвычайнага лёсу. прайшлі гады - я спазнала смутак і зразумела, што навучыцца смутку нельга, як нельга навучыцца і радасці. на ўсё свой час. яшчэ я цяпер, што з і душа цішэе, лагаднее, супакойваецца, але не засынае: яна, як і раней, шукае радасці, толькі ведае ўжо, што хоча іменна яе. вось чаму я думаю, што пасталелы чалавек большы рамантык, чым ён быў у раннім юнацтве. і калі я зразумела гэта, я сустрэла цябе. раней бы мы не сустрэліся, бо не зразумелі б адно аднаго.
памятаеш нашу першую сустрэчу?
тою раніцай я заходзіла да сваіх знаёмых па апельсіны: яны недзе дастаюць іх, сказалі, што могуць дастаць і мне. а я падумала, што добра будзе занесці іх лёльцы, сестрыной дачушцы: ты ведаеш, малой не вельмі соладка жывецца. сястра даўно не ладзіць з мужам, усё не можа дараваць яму нейкія мужчынскія грахі - яны часта сварацца, а малое бегае ад бацькі да маці, не , да каго хінуцца. а дзяўчынцы пяць год, і яна такая слаўная.
той раніцай, памятаю, ішла я паўз кінатэатр. памятаю, як пад ягоным дахам, недзе там, за шэрымі калонамі, заўзята чырыкалі вераб'і, унізе, ля ўвахода, прыбіральшчыца шчыравала з дзеркачом, а на сцяне, над ёю, ружова білася, то святлеючы, то робячыся гусцей, трапяткая сонечная плямка. і ўедліва-церпка пахла пылам. я люблю, калі пахне пылам, а ў тую вясновую раніцу вуліца пахла яшчэ і свежымі булкамі, і духмянай кавай, і цвярозлівым халадком маладой зялёнай лістоты. я паціху ішла сабе тратуарам і ўглядалася ў абліччы нячастых прахожых. ты ведаеш, ты, можа, прыкмячаў гэта сцішанае, смужліва-мройнае ззянне, што бывае вясной на тварах у людзей, на тварах, ледзь кранутых першым загарам? такое яшчэ можна заўважыць, зазірнуўшы чалавеку ў твар, калі на вуліцы ціхі і цёплы дождж. а ты заўважаў, што ў дождж хораша і лёгка думаецца, а на душы бывае так светла і ясна?
у тую раніцу ты быў такі спакойны, стомлена-ціхі нейкі, усмешлівы і лагодны. і ты так смешна і па-дзіцячы лёгка тады гаварыў. памятаеш, калі я рассыпала на рагу вуліцы апельсіны і ты адкуль нахапіўся іх падбіраць?
усё нібы ў тую раніцу спрыяла таму, каб мы сустрэліся з табою.
а якая была тады вясна! дзе толькі не былі мы з табою тою вясной! у дождж да позняй ночы праседжвалі мы ў скверах, накрыўшыся тваім пінжаком, і, памятаеш, колькі разоў пачыналі думаць пра тое, каб некуды з'ехаць, далёка-далёка, у таямнічыя нікому не даступныя мясціны. што за жаданні былі ў нас, няўжо каханню трэба, каб былі толькі яно і цэлы свет? мы куплялі на вакзале білеты ўсё роўна на які цягнік - і колькі незнаёмых вёсак, рэчак, лясоў і палян неспадзявана адкрылі мы так для сябе. а кінатэатры на ўскраінах горада - старыя, са скрыпучымі лаўкамі, з вышараванай нагамі, выбітай да ямак падлогай? а сеансы, на якіх ад суседа па лаўцы часам нясцерпна пахла гарэлкай, у час якіх ірвалася лента і рабілася цёмна, хоць выкалі вока, і тады ў зале ўсчыналіся свіст, крык, не вельмі далікатныя жарты. ніхто не ведаў там нічога пра нас, і гэта было прыемна, як, мусіць, прыемна было якому-небудзь прынцу са старога рамана, пераапранутаму жабраком.
а потым у нас пачаліся нелады. ты як бы помсціў за нешта мне, як бы знарок стараўся абразіць мяне - які ты быў жорсткі і ў той жа час нейкі разгублены ў сваёй халоднай зласлівасці. мне было з табою так цяжка. навошта ты рабіў гэтак?
толькі пазней я здагадалася, што ты раўнаваў мяне, што ты баяўся мяне страціць. і тады, зразумеўшы, я даравала табе ўсё.
гэта было ўжо летам, пасля таго як я паехала з нашага горада, сказаўшы, што мы надакучылі адно аднаму, што нам трэба адпачыць, пабыць на адзіноце, разабрацца ў сваіх пачуццях.
я паехала тады да цёткі, у ціхі і зялёны гарадок - былы абласны цэнтр. мне якраз і трэба было гэта - цішыня, вузкія вуліцы, гаршкі з кветкамі, падвешаныя да ліхтарных слупоў, санлівыя жанчыны ў кіёсках з газетамі. усё проста, зразумела і трошкі сумна. і ніхто не здзівіўся б, каб аднойчы на вуліцы паявіліся хоць бы козы.
у тым горадзе ёсць рака, а ў яе за , ля невялікай вёскі, упадае, выліваючыся ў тры ручвы, неглыбокая халодная рэчка. над правым ручвом - пясчаны бераг, парослы лазой, за ім - гара з шатрыстымі цёмнымі соснамі.
кожны дзень я хадзіла на тую рэчку купацца.
ляжыш на беразе - трымціць, снуецца ў шырокіх ручвах вада, бялеюць на рачных астраўках валуны, сіняя тамлівая смуга вісіць над вадою там, дзе робіць паварот рака, дзе пад гарой насыпанага самазваламі пяску ракоча пад'ёмнік, грузячы баржы. хлапчукі з берага ловяць і рыбу. у полудзень заходзяць у рэчку каровы, стаяць у вадзе, махаючы хвастамі, - плыве, пялёхкае рака, і паволі плыве час, цягучы, як звон конікаў у вушах.
Ранние записи Вампилова, относящиеся к пьесе «Старший сын», датируются 1964 годом: название — «Мир в доме Сарафанова», будущие персонажи: Сарафанов Андрей Григорьевич — полковник в отставке, Эмма — его дочь, Вася — его сын, десятиклассник, Забродин — студент на каникулах, Кемеровская — машинистка, Чистяков — инженер.
Ещё раньше в записных книжках Вампилова упомянуты имена и характеристики будущих персонажей, отличные от конечного варианта: Николай Забродин — студент на каникулах, физик (22), босяк и нонкомформист (озлоблен). Алексей Николаевич Сарафанов — настройщик (50), добряк, жизнелюб, всё понял и всё простил, мягкий человек. Любит работу. Оленька Сарафанова — девушка, пробивающаяся на сцену. Трезва, холодна, но мила и так далее. Грета Комаровская — женщина, которая ждёт случая. Секретарь-машинистка. Васенька Сарафанов — инфант, начинающий забулдыга, за спиной два первых курса. Юрий Чистяков — инженер, человек с московской пропиской, жених Оленьки.
Первый вариант пьесы был создан в 1965 году и опубликован отрывками под названием «Женихи» 20 мая 1965 года в газете «Советская молодёжь». В 1967 году пьеса носит название «Предместье» и в 1968 году печатается в альманахе «Ангара».
В 1970 году Вампилов дорабатывает пьесу для издательства «Искусство», где «Старший сын» вышел отдельным изданием.
Драматург Алексей Симуков сохранил письмо Вампилова, в котором тот разъясняет действия Бусыгина:
«…В самом начале… (когда ему кажется, что Сарафанов отправился прелюбодействовать) он (Бусыгин) и не думает о встрече с ним, он уклоняется от этой встречи, а встретившись, не обманывает Сарафанова просто так, из злого хулиганства, а, скорее, поступает как моралист в некотором роде. Почему бы этому (отцу) слегка не пострадать за того (отца Бусыгина)? Во-первых, обманув Сарафанова, он всё время тяготится этим обманом, и не только потому, что — Нина, но и перед Сарафановым у него прямо-таки угрызения совести. Впоследствии, когда положение мнимого сына сменяется положением любимого брата — центральной ситуацией пьесы, обман Бусыгина поворачивается против него, он приобретает новый смысл и, на мой взгляд, выглядит совсем уже безобидным»
Холодным весенним вечером Бусыгин и Сильва, только что познакомившиеся в кафе, провожают до дома подруг, рассчитывая на продолжение отношений. Однако у самого дома девушки дают им от ворот поворот — и молодые люди, поняв, что опоздали на электричку, ищут ночлег, но — «никто не открывает. Боятся». Случайно они видят выходящего из дома Сарафанова, слышат его имя и решают воспользоваться этим: зайти в его квартиру, представившись знакомыми, и, хотя бы, погреться. Однако в разговоре с Васенькой, сыном Сарафанова, Сильва неожиданно сообщает, что Бусыгин — его брат и сын Сарафанова. Вернувшийся Сарафанов принимает эту историю за чистую монету: в 1945 году у него был роман с девушкой из Чернигова, и теперь ему хочется верить, что Володя действительно его сын. Утром друзья пытаются бежать из гостеприимного дома, но Бусыгин чувствует себя обманщиком: «Не дай-то Бог обманывать того, кто верит каждому твоему слову» — и, когда Сарафанов вручает ему семейную реликвию — серебряную табакерку, которая всегда передавалась старшему сыну, — он решает остаться.
Так у Бусыгина появляются «отец», «брат» и «сестра», (Сарафанов воспитывает их один) и ему приходится подключиться к решению семейных проблем. Младший брат, 10-классник Васенька, влюблён в соседку — 34-летнюю Макарскую, секретаря в суде, но она смеётся над его чувствами, и Васенька хочет бежать из дома; Бусыгину удаётся уговорить его остаться. Сильва, которому Макарская понравилась, заигрывает с ней, и взбешенный Васенька поджигает дом изменницы. Макарская изумлена: она не ожидала от мальчика такого поступка и теперь готова отнестись к нему серьёзно.
Параллельно развивается и вторая любовная история: Бусыгин влюбляется в свою новообретённую «сестру», но она собирается выйти замуж за курсанта-лётчика и уехать с ним на Сахалин. Нина и Бусыгин чувствуют взаимную симпатию, и оба жалеют, что оказались «родственниками». Не выдержав, Бусыгин разоблачает себя, признаваясь при этом Сарафанову: «Откровенно говоря, я и сам уже не верю, что я вам не сын». «Что бы там ни было, а я считаю тебя своим сыном», — отвечает ему Сарафанов, и Бусыгин остаётся в их доме.
часта я пытаюся ў сябе: як мы сустрэліся і чаму?
памятаю, яшчэ калі вучылася ў школе, мне неяк не па-дзіцячы хацелася смутку, таямнічага, незвычайнага лёсу. прайшлі гады - я спазнала смутак і зразумела, што навучыцца смутку нельга, як нельга навучыцца і радасці. на ўсё свой час. яшчэ я цяпер, што з і душа цішэе, лагаднее, супакойваецца, але не засынае: яна, як і раней, шукае радасці, толькі ведае ўжо, што хоча іменна яе. вось чаму я думаю, што пасталелы чалавек большы рамантык, чым ён быў у раннім юнацтве. і калі я зразумела гэта, я сустрэла цябе. раней бы мы не сустрэліся, бо не зразумелі б адно аднаго.
памятаеш нашу першую сустрэчу?
тою раніцай я заходзіла да сваіх знаёмых па апельсіны: яны недзе дастаюць іх, сказалі, што могуць дастаць і мне. а я падумала, што добра будзе занесці іх лёльцы, сестрыной дачушцы: ты ведаеш, малой не вельмі соладка жывецца. сястра даўно не ладзіць з мужам, усё не можа дараваць яму нейкія мужчынскія грахі - яны часта сварацца, а малое бегае ад бацькі да маці, не , да каго хінуцца. а дзяўчынцы пяць год, і яна такая слаўная.
той раніцай, памятаю, ішла я паўз кінатэатр. памятаю, як пад ягоным дахам, недзе там, за шэрымі калонамі, заўзята чырыкалі вераб'і, унізе, ля ўвахода, прыбіральшчыца шчыравала з дзеркачом, а на сцяне, над ёю, ружова білася, то святлеючы, то робячыся гусцей, трапяткая сонечная плямка. і ўедліва-церпка пахла пылам. я люблю, калі пахне пылам, а ў тую вясновую раніцу вуліца пахла яшчэ і свежымі булкамі, і духмянай кавай, і цвярозлівым халадком маладой зялёнай лістоты. я паціху ішла сабе тратуарам і ўглядалася ў абліччы нячастых прахожых. ты ведаеш, ты, можа, прыкмячаў гэта сцішанае, смужліва-мройнае ззянне, што бывае вясной на тварах у людзей, на тварах, ледзь кранутых першым загарам? такое яшчэ можна заўважыць, зазірнуўшы чалавеку ў твар, калі на вуліцы ціхі і цёплы дождж. а ты заўважаў, што ў дождж хораша і лёгка думаецца, а на душы бывае так светла і ясна?
у тую раніцу ты быў такі спакойны, стомлена-ціхі нейкі, усмешлівы і лагодны. і ты так смешна і па-дзіцячы лёгка тады гаварыў. памятаеш, калі я рассыпала на рагу вуліцы апельсіны і ты адкуль нахапіўся іх падбіраць?
усё нібы ў тую раніцу спрыяла таму, каб мы сустрэліся з табою.
а якая была тады вясна! дзе толькі не былі мы з табою тою вясной! у дождж да позняй ночы праседжвалі мы ў скверах, накрыўшыся тваім пінжаком, і, памятаеш, колькі разоў пачыналі думаць пра тое, каб некуды з'ехаць, далёка-далёка, у таямнічыя нікому не даступныя мясціны. што за жаданні былі ў нас, няўжо каханню трэба, каб былі толькі яно і цэлы свет? мы куплялі на вакзале білеты ўсё роўна на які цягнік - і колькі незнаёмых вёсак, рэчак, лясоў і палян неспадзявана адкрылі мы так для сябе. а кінатэатры на ўскраінах горада - старыя, са скрыпучымі лаўкамі, з вышараванай нагамі, выбітай да ямак падлогай? а сеансы, на якіх ад суседа па лаўцы часам нясцерпна пахла гарэлкай, у час якіх ірвалася лента і рабілася цёмна, хоць выкалі вока, і тады ў зале ўсчыналіся свіст, крык, не вельмі далікатныя жарты. ніхто не ведаў там нічога пра нас, і гэта было прыемна, як, мусіць, прыемна было якому-небудзь прынцу са старога рамана, пераапранутаму жабраком.
а потым у нас пачаліся нелады. ты як бы помсціў за нешта мне, як бы знарок стараўся абразіць мяне - які ты быў жорсткі і ў той жа час нейкі разгублены ў сваёй халоднай зласлівасці. мне было з табою так цяжка. навошта ты рабіў гэтак?
толькі пазней я здагадалася, што ты раўнаваў мяне, што ты баяўся мяне страціць. і тады, зразумеўшы, я даравала табе ўсё.
гэта было ўжо летам, пасля таго як я паехала з нашага горада, сказаўшы, што мы надакучылі адно аднаму, што нам трэба адпачыць, пабыць на адзіноце, разабрацца ў сваіх пачуццях.
я паехала тады да цёткі, у ціхі і зялёны гарадок - былы абласны цэнтр. мне якраз і трэба было гэта - цішыня, вузкія вуліцы, гаршкі з кветкамі, падвешаныя да ліхтарных слупоў, санлівыя жанчыны ў кіёсках з газетамі. усё проста, зразумела і трошкі сумна. і ніхто не здзівіўся б, каб аднойчы на вуліцы паявіліся хоць бы козы.
у тым горадзе ёсць рака, а ў яе за , ля невялікай вёскі, упадае, выліваючыся ў тры ручвы, неглыбокая халодная рэчка. над правым ручвом - пясчаны бераг, парослы лазой, за ім - гара з шатрыстымі цёмнымі соснамі.
кожны дзень я хадзіла на тую рэчку купацца.
ляжыш на беразе - трымціць, снуецца ў шырокіх ручвах вада, бялеюць на рачных астраўках валуны, сіняя тамлівая смуга вісіць над вадою там, дзе робіць паварот рака, дзе пад гарой насыпанага самазваламі пяску ракоча пад'ёмнік, грузячы баржы. хлапчукі з берага ловяць і рыбу. у полудзень заходзяць у рэчку каровы, стаяць у вадзе, махаючы хвастамі, - плыве, пялёхкае рака, і паволі плыве час, цягучы, як звон конікаў у вушах.
хороший ответ0жалоба ответитьРанние записи Вампилова, относящиеся к пьесе «Старший сын», датируются 1964 годом: название — «Мир в доме Сарафанова», будущие персонажи: Сарафанов Андрей Григорьевич — полковник в отставке, Эмма — его дочь, Вася — его сын, десятиклассник, Забродин — студент на каникулах, Кемеровская — машинистка, Чистяков — инженер.
Ещё раньше в записных книжках Вампилова упомянуты имена и характеристики будущих персонажей, отличные от конечного варианта: Николай Забродин — студент на каникулах, физик (22), босяк и нонкомформист (озлоблен). Алексей Николаевич Сарафанов — настройщик (50), добряк, жизнелюб, всё понял и всё простил, мягкий человек. Любит работу. Оленька Сарафанова — девушка, пробивающаяся на сцену. Трезва, холодна, но мила и так далее. Грета Комаровская — женщина, которая ждёт случая. Секретарь-машинистка. Васенька Сарафанов — инфант, начинающий забулдыга, за спиной два первых курса. Юрий Чистяков — инженер, человек с московской пропиской, жених Оленьки.
Первый вариант пьесы был создан в 1965 году и опубликован отрывками под названием «Женихи» 20 мая 1965 года в газете «Советская молодёжь». В 1967 году пьеса носит название «Предместье» и в 1968 году печатается в альманахе «Ангара».
В 1970 году Вампилов дорабатывает пьесу для издательства «Искусство», где «Старший сын» вышел отдельным изданием.
Драматург Алексей Симуков сохранил письмо Вампилова, в котором тот разъясняет действия Бусыгина:
«…В самом начале… (когда ему кажется, что Сарафанов отправился прелюбодействовать) он (Бусыгин) и не думает о встрече с ним, он уклоняется от этой встречи, а встретившись, не обманывает Сарафанова просто так, из злого хулиганства, а, скорее, поступает как моралист в некотором роде. Почему бы этому (отцу) слегка не пострадать за того (отца Бусыгина)? Во-первых, обманув Сарафанова, он всё время тяготится этим обманом, и не только потому, что — Нина, но и перед Сарафановым у него прямо-таки угрызения совести. Впоследствии, когда положение мнимого сына сменяется положением любимого брата — центральной ситуацией пьесы, обман Бусыгина поворачивается против него, он приобретает новый смысл и, на мой взгляд, выглядит совсем уже безобидным»
Холодным весенним вечером Бусыгин и Сильва, только что познакомившиеся в кафе, провожают до дома подруг, рассчитывая на продолжение отношений. Однако у самого дома девушки дают им от ворот поворот — и молодые люди, поняв, что опоздали на электричку, ищут ночлег, но — «никто не открывает. Боятся». Случайно они видят выходящего из дома Сарафанова, слышат его имя и решают воспользоваться этим: зайти в его квартиру, представившись знакомыми, и, хотя бы, погреться. Однако в разговоре с Васенькой, сыном Сарафанова, Сильва неожиданно сообщает, что Бусыгин — его брат и сын Сарафанова. Вернувшийся Сарафанов принимает эту историю за чистую монету: в 1945 году у него был роман с девушкой из Чернигова, и теперь ему хочется верить, что Володя действительно его сын.
Утром друзья пытаются бежать из гостеприимного дома, но Бусыгин чувствует себя обманщиком: «Не дай-то Бог обманывать того, кто верит каждому твоему слову» — и, когда Сарафанов вручает ему семейную реликвию — серебряную табакерку, которая всегда передавалась старшему сыну, — он решает остаться.
Так у Бусыгина появляются «отец», «брат» и «сестра», (Сарафанов воспитывает их один) и ему приходится подключиться к решению семейных проблем. Младший брат, 10-классник Васенька, влюблён в соседку — 34-летнюю Макарскую, секретаря в суде, но она смеётся над его чувствами, и Васенька хочет бежать из дома; Бусыгину удаётся уговорить его остаться. Сильва, которому Макарская понравилась, заигрывает с ней, и взбешенный Васенька поджигает дом изменницы. Макарская изумлена: она не ожидала от мальчика такого поступка и теперь готова отнестись к нему серьёзно.
Параллельно развивается и вторая любовная история: Бусыгин влюбляется в свою новообретённую «сестру», но она собирается выйти замуж за курсанта-лётчика и уехать с ним на Сахалин. Нина и Бусыгин чувствуют взаимную симпатию, и оба жалеют, что оказались «родственниками». Не выдержав, Бусыгин разоблачает себя, признаваясь при этом Сарафанову: «Откровенно говоря, я и сам уже не верю, что я вам не сын». «Что бы там ни было, а я считаю тебя своим сыном», — отвечает ему Сарафанов, и Бусыгин остаётся в их доме.