В разговорах с близкими по духу людьми герои Толстого делятся своими сокровенными мыслями. Обратимся к эпизоду «Богучаровский спор». Исследователи называют его «идейным, философским сражением» не только Пьера и князя Андрея на определённом этапе их пути, но и сражением ценностных систем (жить для себя — жить для других), сражением религии и её отрицания. Во время родов умирает жена Болконского Лиза, перед которой князь считает себя виноватым. Он ведёт замкнутый образ жизни, думая, что его мир ограничивается только заботой о сыне. Но Пьеру постепенно удаётся победить «мёртвый, потухший» взгляд друга, заставить говорить и даже спорить. Свидание с Пьером становится для князя Андрея «эпохой», поворачивает его жизнь в новое русло.
Ещё один способ раскрытия внутреннего мира персонажей — их письма. Вспомним переписку княжны Марьи с её подругой Жюли Карагиной. Письма Жюли пусты и манерны, в то время как Марья пишет о своей искренней вере в Бога, христианском смирении и любви к ближнему. Мы видим её душевную чистоту, спокойствие и ум.
Я вам, товарищ Горьков, очень смешное расскажу про себя: чего мне невтерпеж хотелось — так это графиню бы какую-нибудь, чтобы с ней поспать. Долго искал, даже во сне видел высокая, белая, глаза фактические и — во всем твердость.
Всякие там помещицы, дворянки — их у нас, в лагере, сколько хошь, а графиней нету. Товарищи, конечно, смеются, а я думаю: «Врете, найду!» И — нашел. Привели ее, заарестованную по контрреволюции, конечно; бежит ко мне один прохвост: «Епифаньев,— кричит,— иди скорее, твою привели!» Являюсь, а ей лет пятьдесят, носатая, рябая! Осердился я: «Что ты какая, так твою разэдак, а?» А она мне: «Пошел прочь, дурак, такой меня бог создал». Чуть не ударил я ее. «Ну так, — говорю, — пускай тебя бог и... а я — не стану». Так и не тронул ее. Смеяться над ней, конечно, много смеялся, а с бабьей стороны — не трогал. И от этого факта со мною: сплю теперь со всякими женщинами, а графиню уж не жду. Не надо, значит. Только, иной раз, вздумается: «К чему все это клонит, вся наша суматоха?»
Ещё один способ раскрытия внутреннего мира персонажей — их письма. Вспомним переписку княжны Марьи с её подругой Жюли Карагиной. Письма Жюли пусты и манерны, в то время как Марья пишет о своей искренней вере в Бога, христианском смирении и любви к ближнему. Мы видим её душевную чистоту, спокойствие и ум.
Я вам, товарищ Горьков, очень смешное расскажу про себя: чего мне невтерпеж хотелось — так это графиню бы какую-нибудь, чтобы с ней поспать. Долго искал, даже во сне видел высокая, белая, глаза фактические и — во всем твердость.
Всякие там помещицы, дворянки — их у нас, в лагере, сколько хошь, а графиней нету. Товарищи, конечно, смеются, а я думаю: «Врете, найду!» И — нашел. Привели ее, заарестованную по контрреволюции, конечно; бежит ко мне один прохвост: «Епифаньев,— кричит,— иди скорее, твою привели!» Являюсь, а ей лет пятьдесят, носатая, рябая! Осердился я: «Что ты какая, так твою разэдак, а?» А она мне: «Пошел прочь, дурак, такой меня бог создал». Чуть не ударил я ее. «Ну так, — говорю, — пускай тебя бог и... а я — не стану». Так и не тронул ее. Смеяться над ней, конечно, много смеялся, а с бабьей стороны — не трогал. И от этого факта со мною: сплю теперь со всякими женщинами, а графиню уж не жду. Не надо, значит. Только, иной раз, вздумается: «К чему все это клонит, вся наша суматоха?»
Объяснение: