Все в мире периодично или ритмично, как принято выражаться теперь: даже солнце греет неодинаково, и ему порою бывает надо отдохнуть, успокоиться, и оно отдыхает, покоится 10-12 лет, чтобы потом засверкать с необычною силой. В жизни каждого народа бывают эпохи напряжения сил и их упадка, эпохи равнодушия и ненависти, стремления к материальному благосостоянию и к громким, смелым делам. Законы этого ритма, этой периодичности таинственны и пока совершенно неизвестны науке, которая лишь присматривается к факту, не имея силы объяснить его. Но само явление периодичности, ритма — несомненно в жизни солнца или жизни искусства.
Есть эпохи возрождения, упадка и самые грустные — переходные, когда таланты не дают ничего положительного, цельного, а лишь обещают дать что-то, по-видимому важное, новое, хотя и неизвестно что. Такую эпоху переживаем мы теперь. В другое время даже слабая сравнительно сила распускается полностью, поражает яркостью своих красок. Иногда все живет точно окутанное осенним туманом, иногда — при полном солнечном блеске…
В жизни искусства есть своя таинственная периодичность. Многие, начиная с Аристотеля, пытались пояснить ее законы понятными для нас причинами. Аристотель говорил: «Искусство достигает наивысшего блеска, когда человек наиболее хочет жить…» Но мы не можем принять этого объяснения: факты противоречат ему. Бокль утверждал, что расцвет искусства совпадает с расцветом любознательности вообще, т.е. науки. История несогласна и с ним. Спенсер предложил формулу, которая представляется наиболее вероятной. Он говорит, что область искусства воспоминание, что высочайшие образцы художественного творчества появляются лишь тогда, когда какая-нибудь историческая эпоха пережила себя и исчезает в вечность. Так было в Греции, Риме, Англии. Софокл, Фидий, Эврипид, Аристофан явились в конце доблестной эпохи эллинской жизни; в их время уже начался упадок нравов и даже полное их крушение. Римское искусство, кроме красноречия, все целиком принадлежит периоду империи и упраздненной республики. Шекспир, живя в XVII веке, вдохновлялся средневековыми феодальными нравами, Мильтон был последний из пуритан, итальянец Данте похоронил католицизм, Сервантес — рыцарство, Рабле — средневековые нравы и воспитание…
В статье затрагивается проблема становления авторского замысла комедии А.Н. Островского «За чем пойдёшь, то и найдёшь» на материале рукописи с многочисленными правками драматурга, полагавшего, что каждая деталь речи героя напрямую связана с его характером и образом мыслей. Текст чернового автографа, не вошедшего в каталог рукописей Островского библиотеки Румянцевского музея, сделанный Н.П. Кашиным, и оставшегося вне поля зрения литературоведов, позволяет отследить характер изменения образов главных героев посредством работы драматурга над нюансами их речи. Согласно нашим наблюдениям, исправления, касающиеся речевого поля Бальзаминова, свидетельствуют об авторском намерении максимально смягчить характер главного героя. В то же время Островский явно избегает даже намёка на драматизацию событий, связанных с его персоной. Изменения речи других героев свидетельствуют о всё более определяющихся семантических и этических связях внутри произведения. Обращает на себя внимание тот факт, насколько тщательно подбирает Островский каждое слово в репликах персонажей, заботясь о точности и лаконичности психологической характеристики героев, то заменяя блекло-нейтральное слово разговорно-выразительным вариантом, то предпочтя экспрессивному высказыванию его более спокойный эквивалент.И хотя рукопись не позволяет в полной мере проследить процесс становления авторского замысла и свидетельствует о позднем этапе доработки пьесы, характер сделанных драматургом исправлений даёт возможность лишний раз убедиться, насколько тщательно прорабатывает Островский каждый фрагмент комедии, достигая тем самым эффекта незамысловатой простоты описываемых ситуаций и характерно-непроизвольного рисунка речи своих героев.
Все в мире периодично или ритмично, как принято выражаться теперь: даже солнце греет неодинаково, и ему порою бывает надо отдохнуть, успокоиться, и оно отдыхает, покоится 10-12 лет, чтобы потом засверкать с необычною силой. В жизни каждого народа бывают эпохи напряжения сил и их упадка, эпохи равнодушия и ненависти, стремления к материальному благосостоянию и к громким, смелым делам. Законы этого ритма, этой периодичности таинственны и пока совершенно неизвестны науке, которая лишь присматривается к факту, не имея силы объяснить его. Но само явление периодичности, ритма — несомненно в жизни солнца или жизни искусства.
Есть эпохи возрождения, упадка и самые грустные — переходные, когда таланты не дают ничего положительного, цельного, а лишь обещают дать что-то, по-видимому важное, новое, хотя и неизвестно что. Такую эпоху переживаем мы теперь. В другое время даже слабая сравнительно сила распускается полностью, поражает яркостью своих красок. Иногда все живет точно окутанное осенним туманом, иногда — при полном солнечном блеске…
В жизни искусства есть своя таинственная периодичность. Многие, начиная с Аристотеля, пытались пояснить ее законы понятными для нас причинами. Аристотель говорил: «Искусство достигает наивысшего блеска, когда человек наиболее хочет жить…» Но мы не можем принять этого объяснения: факты противоречат ему. Бокль утверждал, что расцвет искусства совпадает с расцветом любознательности вообще, т.е. науки. История несогласна и с ним. Спенсер предложил формулу, которая представляется наиболее вероятной. Он говорит, что область искусства воспоминание, что высочайшие образцы художественного творчества появляются лишь тогда, когда какая-нибудь историческая эпоха пережила себя и исчезает в вечность. Так было в Греции, Риме, Англии. Софокл, Фидий, Эврипид, Аристофан явились в конце доблестной эпохи эллинской жизни; в их время уже начался упадок нравов и даже полное их крушение. Римское искусство, кроме красноречия, все целиком принадлежит периоду империи и упраздненной республики. Шекспир, живя в XVII веке, вдохновлялся средневековыми феодальными нравами, Мильтон был последний из пуритан, итальянец Данте похоронил католицизм, Сервантес — рыцарство, Рабле — средневековые нравы и воспитание…
Не то же ли самое было и у нас?
В статье затрагивается проблема становления авторского замысла комедии А.Н. Островского «За чем пойдёшь, то и найдёшь» на материале рукописи с многочисленными правками драматурга, полагавшего, что каждая деталь речи героя напрямую связана с его характером и образом мыслей. Текст чернового автографа, не вошедшего в каталог рукописей Островского библиотеки Румянцевского музея, сделанный Н.П. Кашиным, и оставшегося вне поля зрения литературоведов, позволяет отследить характер изменения образов главных героев посредством работы драматурга над нюансами их речи. Согласно нашим наблюдениям, исправления, касающиеся речевого поля Бальзаминова, свидетельствуют об авторском намерении максимально смягчить характер главного героя. В то же время Островский явно избегает даже намёка на драматизацию событий, связанных с его персоной. Изменения речи других героев свидетельствуют о всё более определяющихся семантических и этических связях внутри произведения. Обращает на себя внимание тот факт, насколько тщательно подбирает Островский каждое слово в репликах персонажей, заботясь о точности и лаконичности психологической характеристики героев, то заменяя блекло-нейтральное слово разговорно-выразительным вариантом, то предпочтя экспрессивному высказыванию его более спокойный эквивалент.И хотя рукопись не позволяет в полной мере проследить процесс становления авторского замысла и свидетельствует о позднем этапе доработки пьесы, характер сделанных драматургом исправлений даёт возможность лишний раз убедиться, насколько тщательно прорабатывает Островский каждый фрагмент комедии, достигая тем самым эффекта незамысловатой простоты описываемых ситуаций и характерно-непроизвольного рисунка речи своих героев.