Тетя Оля заглянула в мою комнату, опять застала за бумагами и, повысив голос, повелительно сказала: — Будет писать-то! Поди проветрись, клумбу разделать. Тетя Оля достала из чулана берестяной короб. Пока я с удовольствием разминал спину, взбивая граблями влажную землю, она, присев на завалинку и высыпав себе на колени пакетики и узелки с цветочными семенами, разложила их по сортам. — Ольга Петровна, а что это не сеете вы на клумбе маков? — Ну, какой из маков цвет! — убежденно ответила она. — Цветом он всего два дня бывает. Для клумбы это никак не подходит, пыхнул и сразу сгорел. А потом все лето торчит эта самая колотушка, только вид портит. Но я все-таки сыпанул тайком щепотку мака на самую середину клумбы. Через несколько дней она зазеленела. — Ты маков посеял? — подступилась ко мне тетя Оля. — Ах озорник ты этакий! Неожиданно я уехал по делам и вернулся только через две недели. После жаркой, утомительной дороги было приятно войти в тихий старенький домик тети Оли. Подавая мне тяжелую медную кружку с квасом, тетя Оля сказала: — А маки твои поднялись, уже бутоны выбросили. Я вышел посмотреть на цветы. Клумба стала неузнаваемой. По самому краю расстилался коврик, который своим густым покровом с разбросанными по нему цветами очень напоминал настоящий ковер. А в центре клумбы, над всей этой цветочной пестротой, поднялись мои маки, выбросив навстречу солнцу три тугих, тяжелых бутона. Распустились они на другой день. Издали мои маки походили на зажженные факелы с живыми, весело полыхающими на ветру языками пламени. Легкий ветер чуть колыхал, а солнце пронизывало светом полупрозрачные алые лепестки, отчего маки то вспыхивали трепетно-ярким огнем, то наливались густым багрянцем. Казалось, что стоит прикоснуться — сразу опалят! Два дня буйно пламенели маки. И на исходе вторых суток вдруг осыпались и погасли. И сразу на пышной клумбе без них стало пусто. Я поднял с земли еще совсем свежий, в капельках росы, лепесток и расправил его на ладони. — Да, сгорел... — вздохнула, словно по живому существу, тетя Оля. — А я как-то раньше без внимания к маку-то этому. Короткая у него жизнь. Зато без оглядки, в полную силу прожита. И у людей так бывает. Тетя Оля, как-то сгорбившись, вдруг заторопилась в дом. Мне уже рассказывали о ее сыне. Алексей погиб, спикировав на своем крошечном «ястребке» на спину тяжелого фашистского бомбардировщика. Я теперь живу в другом конце города и изредка заезжаю к тете Оле. Недавно я снова побывал у нее. Мы сидели за летним столиком, пили чай, делились новостями. А рядом на клумбе полыхал большой костер маков. Одни осыпались, роняя на землю лепестки, точно искры, другие только раскрывали свои огненные языки. А снизу, из влажной, полной жизненной силы земли, подымались все новые и новые туго свернутые бутоны, чтобы не дать погаснуть живому огню.
Как часто в жизни человек нуждается в поддержке, хотя бы просто в добром слове. Как говорится, доброе слово и кошке приятно. Однако порой очень сложно найти взаимопонимание с окружающим миром. Именно этой теме – противостояния человека и толпы – были посвящены ранние стихи поэта-футуриста Владимира Маяковского. В 1918 году, во время суровых испытаний для молодой советской республики, в дни, когда другие поэты, такие, какАлександр Блок, призывали:
Революцьонный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!
- именно в такое время Маяковский пишет стихотворение с неожиданным названием - «Хорошее отношение к лошадям», которому и посвящен анализ.
Это произведение сразу же потрясает обилиемаллитерации. В основе сюжета – падение старой лошади, вызвавшее не просто живое любопытство толпы, а даже смех окруживших место падения зевак. Поэтому аллитерация услышать и цокот копыт старой клячи («Гриб. Грабь. Гроб. Груб.»), и звуки толпы, жаждущей зрелища («Смех зазвенел и зазвякал», «за зевакой зевака»).
Важно отметить, что звуки, имитирующие тяжелую поступь клячи, одновременно несут и смысловую окраску: особенно явственно воспринимается своеобразный призыв «Грабь» в сочетании со словами«гроб» и «груб». Точно так же звякающий смех зевак, «штаны пришедших Кузнецким клёшить», сливается в единый вой, напоминающий стаю волоков. Вот тут-то и появляется лирический герой, который «один голос свой не вмешивал в вой», герой, который посочувствовал лошади, не просто упавшей, а«грохнувшейся», потому что он увидел «глаза лошадиные».
Что увидел в этих глазах герой? Тоску о простом человеческом участии? В произведении М. Горького «Старуха Изергиль» Ларра, отвергший людей, так как сам был сыном орла, не стал жить без них, а когда захотел умереть – не смог, и автор написал: «В его глазах было столько тоски, что можно было бы отравить ею всех людей мира». Возможно, именно столько же ее было и в глазах несчастной лошади, но окружающие этого не видели, хотя она плакала:
За каплищей каплища по морде катится, прячется в шерсти…
Сочувствие в герое оказалось таким сильным, что он ощутил «какую-то общую звериную тоску». Вот эта всеобщность и позволяет ему заявить: «Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь». Действительно, разве не бывали у каждого дни, когда неудачи преследовали одна за другой? Разве не хотелось бросить все и опустить руки? А кому-то руки даже на себя хотелось наложить.
Как в такой ситуации? Поддержать, сказать слова утешения, сочувствия, что и делает герой. Конечно, произнося свои слова ободрения, он осознает, что «может быть, старая и не нуждалась в няньке», ведь не каждому приятно, когда есть свидетели его минутной слабости или неудачи. Однако слова героя подействовали чудесным образом: лошадь не просто «встала на ноги, ржанула и пошла». Она еще и хвостом помахивала («рыжий ребенок»!), потому что вновь ощутила себя жеребенком, полным сил и будто заново начинающим жить.
вот
Поэтому и заканчивается стихотворение жизнеутверждающим выводом: «И стоило жить, и работать стоило». Теперь ясно, что название стихотворения «Хорошее отношение к лошадям» воспринимается совсем по-другому: Маяковский, конечно, имел в виду хорошее отношение ко всем людям.
В 1918 году, когда вокруг царили страх, ненависть, всеобщее озлобление, только поэт мог ощутить дефицит внимания друг к другу, недостаток любви, нехватку сочувствия и милосердия. Недаром в письме к Лиле Брик в мае 1918 года он так определил замысел своего будущего произведения: «Стихов не пишу, хотя и хочется очень написать что-нибудь прочувственное про лошадь».
Стихотворение на самом деле получилось очень прочувствованным, во многом благодаря традиционным для Маяковского художественным средствам. Это и неологизмы: «опита», «клёшить»,«каплища», «плоше». Это и метафоры: «улица опрокинулась», «смех зазвякал», «тоска вылилась». И, конечно же, это рифма, прежде всего, неточная, так как именно ее предпочитал Маяковский. По его мнению, неточная рифма всегда рождает неожиданный образ, ассоциацию, идею. Вот и в этом стихотворении рифмы «клёшить – лошадь», «шерсти – шелесте», «плоше – лошадь» порождают бесконечное количество образов, вызывая у каждого читателя свое восприятие и настроение.
— Будет писать-то! Поди проветрись, клумбу разделать.
Тетя Оля достала из чулана берестяной короб. Пока я с удовольствием разминал спину, взбивая граблями влажную землю, она, присев на завалинку и высыпав себе на колени пакетики и узелки с цветочными семенами, разложила их по сортам.
— Ольга Петровна, а что это не сеете вы на клумбе маков?
— Ну, какой из маков цвет! — убежденно ответила она. — Цветом он всего два дня бывает. Для клумбы это никак не подходит, пыхнул и сразу сгорел. А потом все лето торчит эта самая колотушка, только вид портит.
Но я все-таки сыпанул тайком щепотку мака на самую середину клумбы. Через несколько дней она зазеленела.
— Ты маков посеял? — подступилась ко мне тетя Оля. — Ах озорник ты этакий!
Неожиданно я уехал по делам и вернулся только через две недели. После жаркой, утомительной дороги было приятно войти в тихий старенький домик тети Оли.
Подавая мне тяжелую медную кружку с квасом, тетя Оля сказала:
— А маки твои поднялись, уже бутоны выбросили.
Я вышел посмотреть на цветы. Клумба стала неузнаваемой. По самому краю расстилался коврик, который своим густым покровом с разбросанными по нему цветами очень напоминал настоящий ковер. А в центре клумбы, над всей этой цветочной пестротой, поднялись мои маки, выбросив навстречу солнцу три тугих, тяжелых бутона.
Распустились они на другой день. Издали мои маки походили на зажженные факелы с живыми, весело полыхающими на ветру языками пламени. Легкий ветер чуть колыхал, а солнце пронизывало светом полупрозрачные алые лепестки, отчего маки то вспыхивали трепетно-ярким огнем, то наливались густым багрянцем. Казалось, что стоит прикоснуться — сразу опалят!
Два дня буйно пламенели маки. И на исходе вторых суток вдруг осыпались и погасли. И сразу на пышной клумбе без них стало пусто. Я поднял с земли еще совсем свежий, в капельках росы, лепесток и расправил его на ладони.
— Да, сгорел... — вздохнула, словно по живому существу, тетя Оля. — А я как-то раньше без внимания к
маку-то этому. Короткая у него жизнь. Зато без оглядки, в полную силу прожита. И у людей так бывает.
Тетя Оля, как-то сгорбившись, вдруг заторопилась в дом.
Мне уже рассказывали о ее сыне. Алексей погиб, спикировав на своем крошечном «ястребке» на спину тяжелого фашистского бомбардировщика.
Я теперь живу в другом конце города и изредка заезжаю к тете Оле. Недавно я снова побывал у нее. Мы сидели за летним столиком, пили чай, делились новостями. А рядом на клумбе полыхал большой костер маков. Одни осыпались, роняя на землю лепестки, точно искры, другие только раскрывали свои огненные языки. А снизу, из влажной, полной жизненной силы земли, подымались все новые и новые туго свернутые бутоны, чтобы не дать погаснуть живому огню.
Как часто в жизни человек нуждается в поддержке, хотя бы просто в добром слове. Как говорится, доброе слово и кошке приятно. Однако порой очень сложно найти взаимопонимание с окружающим миром. Именно этой теме – противостояния человека и толпы – были посвящены ранние стихи поэта-футуриста Владимира Маяковского.
Революцьонный держите шаг!В 1918 году, во время суровых испытаний для молодой советской республики, в дни, когда другие поэты, такие, какАлександр Блок, призывали:
Неугомонный не дремлет враг!
- именно в такое время Маяковский пишет стихотворение с неожиданным названием - «Хорошее отношение к лошадям», которому и посвящен анализ.
Это произведение сразу же потрясает обилиемаллитерации. В основе сюжета – падение старой лошади, вызвавшее не просто живое любопытство толпы, а даже смех окруживших место падения зевак. Поэтому аллитерация услышать и цокот копыт старой клячи («Гриб. Грабь. Гроб. Груб.»), и звуки толпы, жаждущей зрелища («Смех зазвенел и зазвякал», «за зевакой зевака»).
Важно отметить, что звуки, имитирующие тяжелую поступь клячи, одновременно несут и смысловую окраску: особенно явственно воспринимается своеобразный призыв «Грабь» в сочетании со словами«гроб» и «груб». Точно так же звякающий смех зевак, «штаны пришедших Кузнецким клёшить», сливается в единый вой, напоминающий стаю волоков. Вот тут-то и появляется лирический герой, который «один голос свой не вмешивал в вой», герой, который посочувствовал лошади, не просто упавшей, а«грохнувшейся», потому что он увидел «глаза лошадиные».
Что увидел в этих глазах герой? Тоску о простом человеческом участии? В произведении М. Горького «Старуха Изергиль» Ларра, отвергший людей, так как сам был сыном орла, не стал жить без них, а когда захотел умереть – не смог, и автор написал: «В его глазах было столько тоски, что можно было бы отравить ею всех людей мира». Возможно, именно столько же ее было и в глазах несчастной лошади, но окружающие этого не видели, хотя она плакала:
За каплищей каплищапо морде катится,
прячется в шерсти…
Сочувствие в герое оказалось таким сильным, что он ощутил «какую-то общую звериную тоску». Вот эта всеобщность и позволяет ему заявить: «Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь». Действительно, разве не бывали у каждого дни, когда неудачи преследовали одна за другой? Разве не хотелось бросить все и опустить руки? А кому-то руки даже на себя хотелось наложить.
Как в такой ситуации? Поддержать, сказать слова утешения, сочувствия, что и делает герой. Конечно, произнося свои слова ободрения, он осознает, что «может быть, старая и не нуждалась в няньке», ведь не каждому приятно, когда есть свидетели его минутной слабости или неудачи. Однако слова героя подействовали чудесным образом: лошадь не просто «встала на ноги, ржанула и пошла». Она еще и хвостом помахивала («рыжий ребенок»!), потому что вновь ощутила себя жеребенком, полным сил и будто заново начинающим жить.
вот
Поэтому и заканчивается стихотворение жизнеутверждающим выводом: «И стоило жить, и работать стоило». Теперь ясно, что название стихотворения «Хорошее отношение к лошадям» воспринимается совсем по-другому: Маяковский, конечно, имел в виду хорошее отношение ко всем людям.
В 1918 году, когда вокруг царили страх, ненависть, всеобщее озлобление, только поэт мог ощутить дефицит внимания друг к другу, недостаток любви, нехватку сочувствия и милосердия. Недаром в письме к Лиле Брик в мае 1918 года он так определил замысел своего будущего произведения: «Стихов не пишу, хотя и хочется очень написать что-нибудь прочувственное про лошадь».
Стихотворение на самом деле получилось очень прочувствованным, во многом благодаря традиционным для Маяковского художественным средствам. Это и неологизмы: «опита», «клёшить»,«каплища», «плоше». Это и метафоры: «улица опрокинулась», «смех зазвякал», «тоска вылилась». И, конечно же, это рифма, прежде всего, неточная, так как именно ее предпочитал Маяковский. По его мнению, неточная рифма всегда рождает неожиданный образ, ассоциацию, идею. Вот и в этом стихотворении рифмы «клёшить – лошадь», «шерсти – шелесте», «плоше – лошадь» порождают бесконечное количество образов, вызывая у каждого читателя свое восприятие и настроение.