Гришка челкаш-"старый травленый волк,хорошо знакомый гаванскому люду как заядлый пьяница и ловкий,смелый вор"чем же же он заинтересовал автора ? докажите что герой рассказа-не просто пьяница и вор
В то время не знали еще скорописи и каждую букву старательно вырисовывали; некоторые писцы писали очень искусно. Заглавные и начальные буквы по большей части рисовались особенно тщательно, и придавался им иногда очень затейливый вид. Писали их по большей части киноварью (красной краской); иногда эти буквы и узорчатые украшения в начале книги или главы наводили золотом. Писали в те времена на пергаменте (так называлась особенным выделанная телячья или баранья кожа). Понятно, что пергаментная рукопись, изящно написанная, ценилась очень дорого.
Списывание книг считалось таким важным искусством, что занимались им не только духовные, но и светские лица, например князья.
Самый древний памятник церковно-славянской письменности на Руси, дошедший до нас, – это «Остомирово Евангелие», написанное в Новгороде в 1056-57 гг., для посадника Остромира. После книг св. писания (Библии) в переводах болгарских и русских распространялись у нас творения святых отцов, жития святых, византийские летописи (хронографы), сборники разнообразного содержания…
Особенно любопытен сборник («Изборник Святослава»), переведенный с греческого языка для болгарского царя Симеона и переписанный с некоторыми изменениями для Святослава Ярославича в 1073 г. Здесь находим между раскрашенными рисунками изображение князя Святослава и его семьи. По этому рисунку можно судить об одежде князей и княгинь ХI века.
В ХI веке встречаются уже наряду с переводными сочинениями и произведения русских проповедников и писателей. В Киево-Печерской обители появились первые жития русских святых (Бориса и Глеба)…Из описаний благочестивых путешествий, дошедших до нас, особенно любопытно «Хождение игумена Даниила» в начале ХII столетия.
К XII веку относятся проповеди Кирилла, епископа туровского…, «Поучение Владимира Мономаха»…
В день смерти отца у моей матери начались преждевременные роды. После похорон бабушка забрала меня, мать и новорождённого брата в Нижний Новгород. Ехали мы на пароходе. По дороге мой маленький брат умер. Бабушка, стараясь отвлечь меня, рассказывала сказки, которых знала великое множество.
В Нижнем нас встречало множество народу. Я познакомился с дедом Василием Васильичем Кашириным — маленьким, сухоньким старичком «с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелёными глазками». С ним пришли дядья Алёши, Яков и Михайло, и двоюродные братья. Дед мне не понравился, «я сразу почувствовал в нём врага».
II
Жила семья деда в большом доме, нижний этаж которого был занят красильной мастерской. Жили недружно. Мама вышла замуж без благословения, и теперь дядья требовали у деда её приданое. Время от времени дядья дрались. Дом «был наполнен горячим туманом вражды всех со всеми». Наш приезд только усилил эту вражду. Мне, выросшему в дружной семье, было очень тяжело.
По субботам дед сёк внуков, провинившихся за неделю. Меня это наказание тоже не миновало. Я сопротивлялся, и дед засёк меня до полусмерти. После, когда я отлёживался в постели, дед пришёл мириться. После этого мне стало понятно, что дед «не злой и не страшен», но забыть и простить побои я не мог. Особенно поразил меня в те дни Иван-Цыганок: он подставлял руку под розги, и часть ударов досталась ему.
III
После я очень подружился с этим весёлым парнем. Иван-Цыганок был подкидышем: бабушка нашла его как-то зимой возле своего дома и воспитала. Он обещал стать хорошим мастером, и дядья часто ссорились из-за него: после раздела каждый хотел взять Цыганка себе. Несмотря на свои семнадцать лет, Цыганок был добрым и наивным. Каждую пятницу его отправляли на рынок за продуктами, и Иван тратил меньше, а привозил больше, чем следовало. Оказалось, он приворовывал, чтобы порадовать скупого деда. Бабушка ругалась — она боялась, что однажды Цыганка схватит полиция.
Вскоре Иван погиб. Во дворе у деда лежал тяжёлый дубовый крест. Дядька Яков дал обет отнести его на могилу жены, которую сам же и убил. Цыганку выпало нести комель этого огромного креста. Парень надорвался и умер от кровотечения.
IV
время. В доме жилось всё хуже мою душу только бабушкины сказки. Бабушка не боялась никого, кроме тараканов. Однажды вечером загорелась мастерская. Рискуя жизнью, бабушка вывела из горящей конюшни жеребца и очень сильно обожгла руки.
V
«К весне дядьки разделились», а дед купил большой дом, на первом этаже которого был кабак. Остальные комнаты дед сдавал. Вокруг дома рос густой запущенный сад, спускавшийся в овраг. Мы с бабушкой поселились в уютной комнате на чердаке. Все любили бабушку и обращались к ней за советом — Акулина Ивановна знала множество рецептов лекарств из трав. Родом она была с Волги. Её мать «обидел» барин, девушка выбросилась из окна и осталась калекой. С детства Акулина ходила «по людям», просила милостыню. Потом её мать, бывшая искусной кружевницей, выучила дочь своему мастерству, а когда о ней слава пошла, и дед появился. Дед, пребывая в хорошем настроении, тоже рассказывал мне о своём детстве, которое он помнил «от француза», и о своей матери — злой бабе калашнице.
Некоторое время спустя дед взялся учить меня грамоте по церковным книгам. Я оказался к этому, и вскоре бегло разбирал церковный устав. На улицу меня отпускали редко — всякий раз местные мальчишки избивали меня до синяков.
В то время не знали еще скорописи и каждую букву старательно вырисовывали; некоторые писцы писали очень искусно. Заглавные и начальные буквы по большей части рисовались особенно тщательно, и придавался им иногда очень затейливый вид. Писали их по большей части киноварью (красной краской); иногда эти буквы и узорчатые украшения в начале книги или главы наводили золотом. Писали в те времена на пергаменте (так называлась особенным выделанная телячья или баранья кожа). Понятно, что пергаментная рукопись, изящно написанная, ценилась очень дорого.
Списывание книг считалось таким важным искусством, что занимались им не только духовные, но и светские лица, например князья.
Самый древний памятник церковно-славянской письменности на Руси, дошедший до нас, – это «Остомирово Евангелие», написанное в Новгороде в 1056-57 гг., для посадника Остромира. После книг св. писания (Библии) в переводах болгарских и русских распространялись у нас творения святых отцов, жития святых, византийские летописи (хронографы), сборники разнообразного содержания…
Особенно любопытен сборник («Изборник Святослава»), переведенный с греческого языка для болгарского царя Симеона и переписанный с некоторыми изменениями для Святослава Ярославича в 1073 г. Здесь находим между раскрашенными рисунками изображение князя Святослава и его семьи. По этому рисунку можно судить об одежде князей и княгинь ХI века.
В ХI веке встречаются уже наряду с переводными сочинениями и произведения русских проповедников и писателей. В Киево-Печерской обители появились первые жития русских святых (Бориса и Глеба)…Из описаний благочестивых путешествий, дошедших до нас, особенно любопытно «Хождение игумена Даниила» в начале ХII столетия.
К XII веку относятся проповеди Кирилла, епископа туровского…, «Поучение Владимира Мономаха»…
В день смерти отца у моей матери начались преждевременные роды. После похорон бабушка забрала меня, мать и новорождённого брата в Нижний Новгород. Ехали мы на пароходе. По дороге мой маленький брат умер. Бабушка, стараясь отвлечь меня, рассказывала сказки, которых знала великое множество.
В Нижнем нас встречало множество народу. Я познакомился с дедом Василием Васильичем Кашириным — маленьким, сухоньким старичком «с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелёными глазками». С ним пришли дядья Алёши, Яков и Михайло, и двоюродные братья. Дед мне не понравился, «я сразу почувствовал в нём врага».
II
Жила семья деда в большом доме, нижний этаж которого был занят красильной мастерской. Жили недружно. Мама вышла замуж без благословения, и теперь дядья требовали у деда её приданое. Время от времени дядья дрались. Дом «был наполнен горячим туманом вражды всех со всеми». Наш приезд только усилил эту вражду. Мне, выросшему в дружной семье, было очень тяжело.
По субботам дед сёк внуков, провинившихся за неделю. Меня это наказание тоже не миновало. Я сопротивлялся, и дед засёк меня до полусмерти. После, когда я отлёживался в постели, дед пришёл мириться. После этого мне стало понятно, что дед «не злой и не страшен», но забыть и простить побои я не мог. Особенно поразил меня в те дни Иван-Цыганок: он подставлял руку под розги, и часть ударов досталась ему.
III
После я очень подружился с этим весёлым парнем. Иван-Цыганок был подкидышем: бабушка нашла его как-то зимой возле своего дома и воспитала. Он обещал стать хорошим мастером, и дядья часто ссорились из-за него: после раздела каждый хотел взять Цыганка себе. Несмотря на свои семнадцать лет, Цыганок был добрым и наивным. Каждую пятницу его отправляли на рынок за продуктами, и Иван тратил меньше, а привозил больше, чем следовало. Оказалось, он приворовывал, чтобы порадовать скупого деда. Бабушка ругалась — она боялась, что однажды Цыганка схватит полиция.
Вскоре Иван погиб. Во дворе у деда лежал тяжёлый дубовый крест. Дядька Яков дал обет отнести его на могилу жены, которую сам же и убил. Цыганку выпало нести комель этого огромного креста. Парень надорвался и умер от кровотечения.
IV
время. В доме жилось всё хуже мою душу только бабушкины сказки. Бабушка не боялась никого, кроме тараканов. Однажды вечером загорелась мастерская. Рискуя жизнью, бабушка вывела из горящей конюшни жеребца и очень сильно обожгла руки.
V
«К весне дядьки разделились», а дед купил большой дом, на первом этаже которого был кабак. Остальные комнаты дед сдавал. Вокруг дома рос густой запущенный сад, спускавшийся в овраг. Мы с бабушкой поселились в уютной комнате на чердаке. Все любили бабушку и обращались к ней за советом — Акулина Ивановна знала множество рецептов лекарств из трав. Родом она была с Волги. Её мать «обидел» барин, девушка выбросилась из окна и осталась калекой. С детства Акулина ходила «по людям», просила милостыню. Потом её мать, бывшая искусной кружевницей, выучила дочь своему мастерству, а когда о ней слава пошла, и дед появился. Дед, пребывая в хорошем настроении, тоже рассказывал мне о своём детстве, которое он помнил «от француза», и о своей матери — злой бабе калашнице.
Некоторое время спустя дед взялся учить меня грамоте по церковным книгам. Я оказался к этому, и вскоре бегло разбирал церковный устав. На улицу меня отпускали редко — всякий раз местные мальчишки избивали меня до синяков.