Русский военный паровой клипер «Забияка» быстро идёт на юг. Матросы убирают, моют, скребут и чистят палубу: на военном судне начинается день. Вдруг раздался громкий тревожный крик часового: «Человек в море!». Все бросились на палубу и увидели среди волн обломок мачты и на ней человеческую фигуру. Затем почти все паруса были убраны и баркас с шестнадцатью гребцами отправился человека. Вскоре он вернулся и вместе с людьми был поднят на борт. На палубу вышел и маленький негр лет десяти-одиннадцати, в рваной рубашке, истощённый. Его тотчас отнесли в лазарет. Доктор начал его отхаживать.
Затем, с мичмана, который знал англ. язык, команда узнала о том, что мальчик был слугой у капитана американского корабля «Бетси». Хозяин бил его каждый день. А две ночи назад корабль столкнулся с другим кораблём и пошёл ко дну. Через два дня арапчонок поправился и хотел уже подняться на палубу, но у него не было одежды.
Тут в дверях лазаретной каюты появился пожилой матрос Иван Лучкин. Он принёс арапчонку платье: «Носи на здоровье, Максимка!» (Максимка, потому что в день святого угодника Максима). Потом Лучкин повёл его на палубу, представил матросам. Арапчонка приняли с полным радушием, позвали обедать вместе со всеми. Лучкин скроил ему башмаки. Позвал посмотреть на артиллерийское учение, которое очень понравилось мальчику. Попытки научить арапчонка некоторым русским словам.
Так месяц. Максимка уже мог кое-как объясниться по-русски. Он нередко забавлял матросов песнями и танцами. Плавание близилось к концу, но Лучкин, предчувствуя разлуку, был невесел. Команда тоже привыкла к Максимке. Капитан разрешил оставить его на корабле. Вскоре «Забияка» вновь ушёл в плавание. Максимке дали фамилию Забиякин. Через три года они вернулись в Кронштадт. Максимку отдали в школу фельдшерских учеников. Лучкин вышел в отставку, чтобы быть около своего любимца.
Русский военный паровой клипер «Забияка» быстро идёт на юг. Матросы убирают, моют, скребут и чистят палубу: на военном судне начинается день. Вдруг раздался громкий тревожный крик часового: «Человек в море!». Все бросились на палубу и увидели среди волн обломок мачты и на ней человеческую фигуру. Затем почти все паруса были убраны и баркас с шестнадцатью гребцами отправился человека. Вскоре он вернулся и вместе с людьми был поднят на борт. На палубу вышел и маленький негр лет десяти-одиннадцати, в рваной рубашке, истощённый. Его тотчас отнесли в лазарет. Доктор начал его отхаживать.
Затем, с мичмана, который знал англ. язык, команда узнала о том, что мальчик был слугой у капитана американского корабля «Бетси». Хозяин бил его каждый день. А две ночи назад корабль столкнулся с другим кораблём и пошёл ко дну. Через два дня арапчонок поправился и хотел уже подняться на палубу, но у него не было одежды.
Тут в дверях лазаретной каюты появился пожилой матрос Иван Лучкин. Он принёс арапчонку платье: «Носи на здоровье, Максимка!» (Максимка, потому что в день святого угодника Максима). Потом Лучкин повёл его на палубу, представил матросам. Арапчонка приняли с полным радушием, позвали обедать вместе со всеми. Лучкин скроил ему башмаки. Позвал посмотреть на артиллерийское учение, которое очень понравилось мальчику. Попытки научить арапчонка некоторым русским словам.
Так месяц. Максимка уже мог кое-как объясниться по-русски. Он нередко забавлял матросов песнями и танцами. Плавание близилось к концу, но Лучкин, предчувствуя разлуку, был невесел. Команда тоже привыкла к Максимке. Капитан разрешил оставить его на корабле. Вскоре «Забияка» вновь ушёл в плавание. Максимке дали фамилию Забиякин. Через три года они вернулись в Кронштадт. Максимку отдали в школу фельдшерских учеников. Лучкин вышел в отставку, чтобы быть около своего любимца.
22 июня 1941 года
Казалось, было холодно цветам,
и от росы они слегка поблёкли.
Зарю, что шла по травам и кустам,
обшарили немецкие бинокли.
Цветок, в росинках весь, к цветку приник,
и пограничник протянул к ним руки.
А немцы, кончив кофе пить, в тот миг
влезали в танки, закрывали люки.
Такою все дышало тишиной,
что вся земля еще спала, казалось.
Кто знал, что между миром и войной
всего каких-то пять минут осталось!
Я о другом не пел бы ни о чем,
а славил бы всю жизнь свою дорогу,
когда б армейским скромным трубачом
я эти пять минут трубил тревогу.