Дойдя до середины комнаты, она пошатнулась; я вскочил, подал ей руку и довел ее до кресел. Я стоял против нее. Мы долго молчали; ее большие глаза, исполненные неизъяснимой грусти, казалось, искали в моих что-нибудь похожее на надежду; ее бледные губы напрасно старались улыбнуться; ее нежные руки, сложенные на коленах, были так худы и прозрачны, что мне стало жаль ее. ... Она отвернулась, облокотилась на стол, закрыла глаза рукою, и мне показалось, что в них блеснули слезы. ... Она обернулась ко мне бледная, как мрамор, только глаза ее чудесно сверкали. Извела себя вконец. Он её не любит, а делать несчастной ещё одну безумно влюблённую в него женщину Печорин не хочет. А в том, что он её оставит, и она будет страдать, Печорин был уверен.
довел ее до кресел.
Я стоял против нее. Мы долго молчали; ее большие глаза, исполненные
неизъяснимой грусти, казалось, искали в моих что-нибудь похожее на надежду;
ее бледные губы напрасно старались улыбнуться; ее нежные руки, сложенные на
коленах, были так худы и прозрачны, что мне стало жаль ее.
...
Она отвернулась, облокотилась на стол, закрыла глаза рукою, и мне
показалось, что в них блеснули слезы.
...
Она обернулась ко мне бледная, как мрамор, только глаза ее чудесно
сверкали.
Извела себя вконец. Он её не любит, а делать несчастной ещё одну безумно влюблённую в него женщину Печорин не хочет.
А в том, что он её оставит, и она будет страдать, Печорин был уверен.