Да, говорить и слышать я не могу, от рождения глухонемой, но думать, слушать, соображать и чувствовать очень хорошо умею. Эх, и за какие грехи перевели меня в услужение к старой барыне в город из деревни? Видно, потому, что я ото всех наших обликом отличался: двенадцати вершков роста, сложен богатырем, самый лучший тягловой, работаю за четверых, да еще и говорить не умею. Вот, без дела теперь сохну здесь в усадьбе старой и скупой барыни, доживающей свой век в одиночестве, только дворня у нее в окружении, потому что она вдова, а сыновья ее служат в Петербурге, дочери вышли замуж… Привезли меня в Москву, как бесправную скотину, как быка, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, — взяли, поставили на вагон железной дороги — и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат — бог весть! Купили мне сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали в руки метлу и лопату и определили дворником. Долго я привыкал, никак не мог понять, зачем я здесь, даже часто останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь.
То ли дело раньше: я был на воле как дерево, как дуб, исполинский, молчаливый и могучий. Бывало, выйдешь из своей родной маленькой избушки с братьями в поле, и дело спорится, и пашешь, налегая огромными ладонями на соху. Братья смеялись, потому что им казалось, что я один, без лошаденки, взрезывал упругую грудь земли, либо о Петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой березовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трехаршинным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твердые мышцы моих плеч. А мое постоянное безмолвие придавало торжественную важность работе. Хороший я мужик, а коли язык бы ворочался, глядишь, и жена бы была у меня. А теперь двор мету да стерегу. Смешная работа! Ну что это против работы на земле?! Двор содержать в чистоте, два раза в день привезти бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома, да чужих не пускать и по ночам караулить. Недавно двух воров поймал, да так лбами их свел, что они, что на глаза мне попались! Все в округе обходят теперь двор стороной с недоброй мыслью. Я порядок люблю! Вон, гуси, какие важные ходят, все порядком у них, а кто сунется к ним – мало не покажется – защиплют до смерти! И я теперь как гусак по двору хожу порядки навожу! Я усердно исполняю свою обязанность: на дворе у меня никогда ни щепок не валяется, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под мое начальство разбитая кляча-водовозка, я только двину плечом — и не только телегу, самое лошадь спихну с места; дрова ли я примусь колоть, топор так и звенит у меня, как стекло, и летят во все стороны осколки и поленья. С дворней я сошелся, но кажусь из-за молчания своего им угрюмым, поэтому мы коротки со всеми, я их за своих считаю. И каморку под кухней мне дали, сделал я там все сам, как захотел, соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, — истинно богатырскую кровать; под кроватью - дюжий сундук; в уголке столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что я сам иногда уроню его и дивлюсь прочности его. Каморка моя запирается на замок, ключ всегда ношу с собой. Я не люблю, чтобы ко мне ходили.
Картина сражения представлена на знаменитой панораме Ф. А. Рубо "Штурм 6 июня".
18(6) июня, в годовщину битвы при Ватерлоо, союзники пошли на штурм, который ждал позорный провал. Во время бомбардировки защитники города, испытывая недостаток боеприпасов, практически не отвечали на неприятельский огонь. При штурме они открыли огонь, который обескуражил молодых солдат противника, пришедших на смену вымершим за зиму ветеранам Альмы и Инкермана. Увидев товарищей, падающих под градом картечи, необстрелянные солдаты обратились в бегство. Особенно испугались англичане. Создание памятника было поручено в начале XX в. выдающемуся художнику, мастеру батальной живописи Ф. А. Рубо. Работа над созданием картины велась в предместье немецкого города Мюнхен в 1902-1904 гг. Рубо еще несколько именитых художников из Германии. Холст для полотна картины, площадь которой составляет 1610 кв. м, был выткан в Бельгии. 14 мая 1905 г. состоялось торжественное открытие памятника, которое приурочили к 50-летнему юбилею окончания Крымской войны.
В панораме создано несколько залов. Экспозиционный зал музея, открытый в 1970-м году рассказывает о героях войны и об истории памятника. Тут же размещена диорама подземно-минной войны. Из экспозиционного зала экскурсанты попадают на смотровую площадку. Оказавшись здесь, у зрителя возникает ощущение, что он оказался на возвышенности и наблюдает за происходящим у него на глазах сражением. Панорама "Оборона Севастополя 1854—1855 гг. " была открыта 14 мая 1905 года, в честь 50-летия славной эпопеи. Необычное круглое здание построено по проекту военного инженера О. И. Энберга и архитектора В. А. Фельдмана. Диаметр в диаметре — 36 м, высота его составляет те же 36 м. Классический двухколонный портал, облицованный инкерманским камнем украшен элементами военного декора: солдатский Георгиевский крест украшен Георгиевской лентой; в центре обозначена цифра "349" — число дней героической обороны. Внутри здания размещено живописное полотно (длина его 115 м, высота — 14 м, площадь 1610 квадратных метров) и предметный план площадью 900 кв. м, расположенный на особом По проекту художника, зритель, находясь на специальной смотровой площадке, как бы располагается на вершине Малахова кургана в день штурма 6 июня 1855 г. Именно на Малаховой кургане происходили ключевые схватки, решившие исход штурма как "первое серьезное поражение французско-английской армии".
Да, говорить и слышать я не могу, от рождения глухонемой, но думать, слушать, соображать и чувствовать очень хорошо умею. Эх, и за какие грехи перевели меня в услужение к старой барыне в город из деревни? Видно, потому, что я ото всех наших обликом отличался: двенадцати вершков роста, сложен богатырем, самый лучший тягловой, работаю за четверых, да еще и говорить не умею. Вот, без дела теперь сохну здесь в усадьбе старой и скупой барыни, доживающей свой век в одиночестве, только дворня у нее в окружении, потому что она вдова, а сыновья ее служат в Петербурге, дочери вышли замуж… Привезли меня в Москву, как бесправную скотину, как быка, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, — взяли, поставили на вагон железной дороги — и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат — бог весть! Купили мне сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали в руки метлу и лопату и определили дворником. Долго я привыкал, никак не мог понять, зачем я здесь, даже часто останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь.
То ли дело раньше: я был на воле как дерево, как дуб, исполинский, молчаливый и могучий. Бывало, выйдешь из своей родной маленькой избушки с братьями в поле, и дело спорится, и пашешь, налегая огромными ладонями на соху. Братья смеялись, потому что им казалось, что я один, без лошаденки, взрезывал упругую грудь земли, либо о Петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой березовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трехаршинным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твердые мышцы моих плеч. А мое постоянное безмолвие придавало торжественную важность работе. Хороший я мужик, а коли язык бы ворочался, глядишь, и жена бы была у меня. А теперь двор мету да стерегу. Смешная работа! Ну что это против работы на земле?! Двор содержать в чистоте, два раза в день привезти бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома, да чужих не пускать и по ночам караулить. Недавно двух воров поймал, да так лбами их свел, что они, что на глаза мне попались! Все в округе обходят теперь двор стороной с недоброй мыслью. Я порядок люблю! Вон, гуси, какие важные ходят, все порядком у них, а кто сунется к ним – мало не покажется – защиплют до смерти! И я теперь как гусак по двору хожу порядки навожу! Я усердно исполняю свою обязанность: на дворе у меня никогда ни щепок не валяется, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под мое начальство разбитая кляча-водовозка, я только двину плечом — и не только телегу, самое лошадь спихну с места; дрова ли я примусь колоть, топор так и звенит у меня, как стекло, и летят во все стороны осколки и поленья. С дворней я сошелся, но кажусь из-за молчания своего им угрюмым, поэтому мы коротки со всеми, я их за своих считаю. И каморку под кухней мне дали, сделал я там все сам, как захотел, соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, — истинно богатырскую кровать; под кроватью - дюжий сундук; в уголке столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что я сам иногда уроню его и дивлюсь прочности его. Каморка моя запирается на замок, ключ всегда ношу с собой. Я не люблю, чтобы ко мне ходили.
18(6) июня, в годовщину битвы при Ватерлоо, союзники пошли на штурм, который ждал позорный провал. Во время бомбардировки защитники города, испытывая недостаток боеприпасов, практически не отвечали на неприятельский огонь. При штурме они открыли огонь, который обескуражил молодых солдат противника, пришедших на смену вымершим за зиму ветеранам Альмы и Инкермана. Увидев товарищей, падающих под градом картечи, необстрелянные солдаты обратились в бегство. Особенно испугались англичане.
Создание памятника было поручено в начале XX в. выдающемуся художнику, мастеру батальной живописи Ф. А. Рубо. Работа над созданием картины велась в предместье немецкого города Мюнхен в 1902-1904 гг. Рубо еще несколько именитых художников из Германии. Холст для полотна картины, площадь которой составляет 1610 кв. м, был выткан в Бельгии. 14 мая 1905 г. состоялось торжественное открытие памятника, которое приурочили к 50-летнему юбилею окончания Крымской войны.
В панораме создано несколько залов. Экспозиционный зал музея, открытый в 1970-м году рассказывает о героях войны и об истории памятника. Тут же размещена диорама подземно-минной войны. Из экспозиционного зала экскурсанты попадают на смотровую площадку. Оказавшись здесь, у зрителя возникает ощущение, что он оказался на возвышенности и наблюдает за происходящим у него на глазах сражением.
Панорама "Оборона Севастополя 1854—1855 гг. " была открыта 14 мая 1905 года, в честь 50-летия славной эпопеи. Необычное круглое здание построено по проекту военного инженера О. И. Энберга и архитектора В. А. Фельдмана. Диаметр в диаметре — 36 м, высота его составляет те же 36 м. Классический двухколонный портал, облицованный инкерманским камнем украшен элементами военного декора: солдатский Георгиевский крест украшен Георгиевской лентой; в центре обозначена цифра "349" — число дней героической обороны. Внутри здания размещено живописное полотно (длина его 115 м, высота — 14 м, площадь 1610 квадратных метров) и предметный план площадью 900 кв. м, расположенный на особом По проекту художника, зритель, находясь на специальной смотровой площадке, как бы располагается на вершине Малахова кургана в день штурма 6 июня 1855 г. Именно на Малаховой кургане происходили ключевые схватки, решившие исход штурма как "первое серьезное поражение французско-английской армии".