поручик тенгинского пехотного полка лермонтов ехал на кавказ, в ссылку, в крепость грозную.
разливы задерживали лермонтова. приходилось дожидаться паромов, а иной раз, если паром был поломан или ветер разводил на разливе волну, даже останавливаться на день-два в каком-нибудь захолустном городке.
лермонтов был рад задержкам. куда было скакать сломя голову? под чеченскую пулю?
впервые за последние годы он с тревогой думал о смерти. прошло мальчишеское время, когда ранняя гибель казалась– ему заманчивым исходом в жизни. никогда еще ему так не хотелось жить, как сейчас.
все чаще вспоминались слова: «и может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной» . он был бесконечно пушкину за эти строки. может быть, он еще увидит в жизни простые и прекрасные вещи и услышит речи бесхитростные, как утешения матери. и тогда раскроется сердце и он поймет наконец, какое оно, это человеческое счастье.
но мария щербатова была здесь! он слышал ее голос, шум ее платья, знакомые шаги, хлопанье рассохшихся дверей, свежий плеск воды в тазу, запах лавандовых духов. и наконец он услышал заглушённые слова, каких ждал с той минуты, когда увидел ее выходящей из коляски:
– неужели михаил юрьевич здесь? вот забавный случай! тогда передай ему вот это.
«вот это» было запиской, наспех набросанной на клочке бумаги. ее принес слуга.
в записке было два слова:
«приходите скорей! »
никакие слова не казались ему такими зовущими и ласковыми, как два этих маленьких слова.
марии щербатовой тоже казалось, что впервые в жизни она написала такие удивительные и важные слова.
в них было все смятение ее любви, утаенной печали. с детства она верила в счастливые неожиданности, ждала их, но ожидание это никогда не сбывалось. ничего, кроме горечи, ие приносило это ожидание. а вот сейчас- сбылось!
еще там, в петербурге, узнав о ссылке лермонтова, щербатова решила тотчас уехать к себе на украину. нет, еще бьется сердце, b она не променяла цветущие украинские степи на мертвую суету петербурга. он был не прав, когда ее в этом.
она решила ехать. в глубине души, как исчезающий, неуловимый • сон, жила надежда: может быть, она еще встретит его, догонит в пути. мало ли что случается в жизни. есть же такое утешительное слово – «наугад» ,
и вот – сбылось! лермонтов здесь. и она должна решиться и сказать ему наконец, как он ей дорог. и потом плакать от нежности, от безнадежности добиться хотя бы недолгого счастья.
но опять все случилось не так, как она думала. не было ни бурных слов, ни пылких признаний, ни клятв, а только разрывающая сердце нежность.
а потом были длинные жаркие месяцы, ветер с невысоких гор под ставрополем, пахнущий бессмертниками, серебряный венец кавказских гор, схватки у лесных завалов с чеченцами, визг пуль. пятигорск, чужие люди, с которыми надо было держать себя, как с друзьями. и снова мимолетный петербург и кавказ, желтые вершины дагестана и тот же любимый и спасительный пятигорск. короткий покой, широкие замыслы и стихи, легкие и взлетающие к небу, как облака над вершинами гор. и дуэль. и последнее, что он заметил на земле, – одновременно с выстрелом мартынова ему почудился второй выстрел, из кустов под обрывом, над которым он стоял.
кавказ сотрясался от раскатов грома. лермонтов упал. тотчас, вся в летнем прозрачном солнце, склонилась над ним мария щербатова, и он сказал ей:
- не плачьте. я видел смерть. значит, я буду жить вечно. на мне они не отыграются.
это было 27 июля 1841 года – сто двенадцать лет назад.
«Поэт Божьей милостью…» Это не красивые слова, они относятся к поэту Староосколья - Владимиру Михалёву - в полной мере. С пастушьим посохом в руках и школьными тетрадками, в которых он записывал свои стихи он по нашей земле и оставил людям навечно частицы своей души.
К Владимиру Михалеву, как ни к кому другому, относятся известные и слова о том, что поэт пишет своей жизнью. У его поэзии прочное, земное начало: «Зарю встревожил клик щемящий. // Вернулись с юга журавли, // Как груди матери кормящей, // Холмы оттаявшей земли».
Только кровно связанный с землёй поэт может сказать так – всем своим существом, всей своей натурой. Он свой человек среди этих необозримых всхолмленных лугов, остро пахнущих полынью, немногословных и работящих односельчан, а потому в лучших его стихах слышен голос родной земли.
Родился Владимир Васильевич Михалёв в 1928 году в селе Терехово. Дед его был песенник. Он знал уйму старинных, дошедших из глубины веков мелодий, былей и небылиц, сказок. Не таил при себе это богатство, щедро выплёскивал из памяти, теша и молодых, и старых. А внук был тут как тут.
В доме Михалёвых любили сумерничать – не зажигая огня, скрашивать долгие зимние вечера тихой беседой. Отец, сельский почтальон, читал стихи Пушкина и Лермонтова, Кольцова. Так с раннего детства поэзия вошла в жизнь Владимира, стала его самой большой радостью.
В войну пришлось бросить школу. Отец, старшие братья воевали, надо было кормить двоих меньших братьев и сестричку. Стал пасти дворовый скот – тогда это была в селе очень престижная профессия.
- Считаю, боль, потрясение и толкнули меня к поэзии. Прищемило душу, вот и потянуло к стихам, - так объясняет природу своей поэзии Владимир Васильевич.
Когда физически окреп после болезни, взял в руки опять пастуший посох. Теперь уж пас колхозное стадо овец. С утра до вечера с ранней весны до глубокой осени бродил по степям, по лесным опушкам, по оврагам. Но главным лирическим героем поэзии Михалёва становится именно русское поле.
Поле русское, что «караваями короновано», передавало ему свои тайны, открыло красу – в цвету ли, в черноте зяблевой пашни или в золоте хлебоцветья, в чистоте ли первого снега.
Михалёв мучился, слагая строфы. Словам, образам было тесно. А мыслям – нет И когда ему предложили поехать в Москву на Высшие литературные курсы на два года, поэт-пастух обрадовался.
Жена, Павлина, мужественно сказала: «Поезжай! Может, не будешь по ночам бредить стихами. Научишься писать в поурочный час».
Поехал. Учился всласть. А в качестве «дипломной работы» принёс в издательство «Советская Россия» книгу стихов. Она вышла в мае 1970-го. Это была первая книжка, изданная в столице. Её заметили. И поэты, и критики, и, главное, - читатели. «Оклик» - имя той книги. Стихи Михалёва красочны как сама природа. Сплошь и рядом поэтические образы точны и немногословны. Всё каждое слово на месте.
Первую книгу стихов молодой поэт, влюблённый в Белгородчину, назвал «Земля моя». Всё волнует поэта на этой земле: и синие весенние ветры, и «щемящий крик» журавлей, и берёзки, и «густые травы в росах», и хлеборобная золотая осень, которую куют «кузнецы спозаранку в кузнице», и майские сады Корочи, и буровые вышки Яковлево.
Эта привязанность к земле позволяет поэту говорить о ней самыми искренними и точными словами. Образы его зачастую органичны, необыкновенно обаятельны: «Земля навеки дорогая, // Ржаные, тёплые края... // Кого из смертных не пугает Глухой удел небытия? // И мига первого безмолвие... // Но так бы крылья я сложил, // Как дуб крутой, сражённый молнией // Чтоб гром гремел и ливень лил».
В этих мужественных стихах утверждается любовь к земле «ржаной» и «тёплой», к земле-матери всего живого.
Глубокое чувство родной природы, сыновняя любовь к ней позволили поэту создать лучшие стихи сборника: «Март», «Моя берёза», «Каравай», «Рожь цветёт», «Пески», «Гололёд», «Колос» и другие, в которых наиболее ярко проявилось своеобразие его поэтического голоса. В лаконичных строчках поэт умеет воссоздать целостную, живую картину природы и притом органически связать её с людьми, с их трудом и тем самым как бы очеловечить её. Таково, например, стихотворение «Март»: «Перед приходом новой ночи // Погож и ясен небосвод, // Как будто ночь проверить хочет // На всхожесть зёрна ярких звёзд.// И, серебря колючий снег, // Сверкает месяц в поле дальнем, // Как недокованный лемех //У кузнеца на наковальне».
Поэзия Владимира Михалева поистине народная. Русская земля словно говорит его устами. В своем творчестве поэт-пастух удивительно органично сочетает понимание поэзии крестьянского труда и высокие требования литературного ремесла, своеобразный поэтический взгляд на мир и реалистическое отношение к жизни, свойственное труженику.
ответ:
поручик тенгинского пехотного полка лермонтов ехал на кавказ, в ссылку, в крепость грозную.
разливы задерживали лермонтова. приходилось дожидаться паромов, а иной раз, если паром был поломан или ветер разводил на разливе волну, даже останавливаться на день-два в каком-нибудь захолустном городке.
лермонтов был рад задержкам. куда было скакать сломя голову? под чеченскую пулю?
впервые за последние годы он с тревогой думал о смерти. прошло мальчишеское время, когда ранняя гибель казалась– ему заманчивым исходом в жизни. никогда еще ему так не хотелось жить, как сейчас.
все чаще вспоминались слова: «и может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной» . он был бесконечно пушкину за эти строки. может быть, он еще увидит в жизни простые и прекрасные вещи и услышит речи бесхитростные, как утешения матери. и тогда раскроется сердце и он поймет наконец, какое оно, это человеческое счастье.
но мария щербатова была здесь! он слышал ее голос, шум ее платья, знакомые шаги, хлопанье рассохшихся дверей, свежий плеск воды в тазу, запах лавандовых духов. и наконец он услышал заглушённые слова, каких ждал с той минуты, когда увидел ее выходящей из коляски:
– неужели михаил юрьевич здесь? вот забавный случай! тогда передай ему вот это.
«вот это» было запиской, наспех набросанной на клочке бумаги. ее принес слуга.
в записке было два слова:
«приходите скорей! »
никакие слова не казались ему такими зовущими и ласковыми, как два этих маленьких слова.
марии щербатовой тоже казалось, что впервые в жизни она написала такие удивительные и важные слова.
в них было все смятение ее любви, утаенной печали. с детства она верила в счастливые неожиданности, ждала их, но ожидание это никогда не сбывалось. ничего, кроме горечи, ие приносило это ожидание. а вот сейчас- сбылось!
еще там, в петербурге, узнав о ссылке лермонтова, щербатова решила тотчас уехать к себе на украину. нет, еще бьется сердце, b она не променяла цветущие украинские степи на мертвую суету петербурга. он был не прав, когда ее в этом.
она решила ехать. в глубине души, как исчезающий, неуловимый • сон, жила надежда: может быть, она еще встретит его, догонит в пути. мало ли что случается в жизни. есть же такое утешительное слово – «наугад» ,
и вот – сбылось! лермонтов здесь. и она должна решиться и сказать ему наконец, как он ей дорог. и потом плакать от нежности, от безнадежности добиться хотя бы недолгого счастья.
но опять все случилось не так, как она думала. не было ни бурных слов, ни пылких признаний, ни клятв, а только разрывающая сердце нежность.
а потом были длинные жаркие месяцы, ветер с невысоких гор под ставрополем, пахнущий бессмертниками, серебряный венец кавказских гор, схватки у лесных завалов с чеченцами, визг пуль. пятигорск, чужие люди, с которыми надо было держать себя, как с друзьями. и снова мимолетный петербург и кавказ, желтые вершины дагестана и тот же любимый и спасительный пятигорск. короткий покой, широкие замыслы и стихи, легкие и взлетающие к небу, как облака над вершинами гор. и дуэль. и последнее, что он заметил на земле, – одновременно с выстрелом мартынова ему почудился второй выстрел, из кустов под обрывом, над которым он стоял.
кавказ сотрясался от раскатов грома. лермонтов упал. тотчас, вся в летнем прозрачном солнце, склонилась над ним мария щербатова, и он сказал ей:
- не плачьте. я видел смерть. значит, я буду жить вечно. на мне они не отыграются.
это было 27 июля 1841 года – сто двенадцать лет назад.
«Поэт Божьей милостью…» Это не красивые слова, они относятся к поэту Староосколья - Владимиру Михалёву - в полной мере. С пастушьим посохом в руках и школьными тетрадками, в которых он записывал свои стихи он по нашей земле и оставил людям навечно частицы своей души.
К Владимиру Михалеву, как ни к кому другому, относятся известные и слова о том, что поэт пишет своей жизнью. У его поэзии прочное, земное начало: «Зарю встревожил клик щемящий. // Вернулись с юга журавли, // Как груди матери кормящей, // Холмы оттаявшей земли».
Только кровно связанный с землёй поэт может сказать так – всем своим существом, всей своей натурой. Он свой человек среди этих необозримых всхолмленных лугов, остро пахнущих полынью, немногословных и работящих односельчан, а потому в лучших его стихах слышен голос родной земли.
Родился Владимир Васильевич Михалёв в 1928 году в селе Терехово. Дед его был песенник. Он знал уйму старинных, дошедших из глубины веков мелодий, былей и небылиц, сказок. Не таил при себе это богатство, щедро выплёскивал из памяти, теша и молодых, и старых. А внук был тут как тут.
В доме Михалёвых любили сумерничать – не зажигая огня, скрашивать долгие зимние вечера тихой беседой. Отец, сельский почтальон, читал стихи Пушкина и Лермонтова, Кольцова. Так с раннего детства поэзия вошла в жизнь Владимира, стала его самой большой радостью.
В войну пришлось бросить школу. Отец, старшие братья воевали, надо было кормить двоих меньших братьев и сестричку. Стал пасти дворовый скот – тогда это была в селе очень престижная профессия.
- Считаю, боль, потрясение и толкнули меня к поэзии. Прищемило душу, вот и потянуло к стихам, - так объясняет природу своей поэзии Владимир Васильевич.
Когда физически окреп после болезни, взял в руки опять пастуший посох. Теперь уж пас колхозное стадо овец. С утра до вечера с ранней весны до глубокой осени бродил по степям, по лесным опушкам, по оврагам. Но главным лирическим героем поэзии Михалёва становится именно русское поле.
Поле русское, что «караваями короновано», передавало ему свои тайны, открыло красу – в цвету ли, в черноте зяблевой пашни или в золоте хлебоцветья, в чистоте ли первого снега.
Михалёв мучился, слагая строфы. Словам, образам было тесно. А мыслям – нет И когда ему предложили поехать в Москву на Высшие литературные курсы на два года, поэт-пастух обрадовался.
Жена, Павлина, мужественно сказала: «Поезжай! Может, не будешь по ночам бредить стихами. Научишься писать в поурочный час».
Поехал. Учился всласть. А в качестве «дипломной работы» принёс в издательство «Советская Россия» книгу стихов. Она вышла в мае 1970-го. Это была первая книжка, изданная в столице. Её заметили. И поэты, и критики, и, главное, - читатели. «Оклик» - имя той книги. Стихи Михалёва красочны как сама природа. Сплошь и рядом поэтические образы точны и немногословны. Всё каждое слово на месте.
Первую книгу стихов молодой поэт, влюблённый в Белгородчину, назвал «Земля моя». Всё волнует поэта на этой земле: и синие весенние ветры, и «щемящий крик» журавлей, и берёзки, и «густые травы в росах», и хлеборобная золотая осень, которую куют «кузнецы спозаранку в кузнице», и майские сады Корочи, и буровые вышки Яковлево.
Эта привязанность к земле позволяет поэту говорить о ней самыми искренними и точными словами. Образы его зачастую органичны, необыкновенно обаятельны: «Земля навеки дорогая, // Ржаные, тёплые края... // Кого из смертных не пугает Глухой удел небытия? // И мига первого безмолвие... // Но так бы крылья я сложил, // Как дуб крутой, сражённый молнией // Чтоб гром гремел и ливень лил».
В этих мужественных стихах утверждается любовь к земле «ржаной» и «тёплой», к земле-матери всего живого.
Глубокое чувство родной природы, сыновняя любовь к ней позволили поэту создать лучшие стихи сборника: «Март», «Моя берёза», «Каравай», «Рожь цветёт», «Пески», «Гололёд», «Колос» и другие, в которых наиболее ярко проявилось своеобразие его поэтического голоса. В лаконичных строчках поэт умеет воссоздать целостную, живую картину природы и притом органически связать её с людьми, с их трудом и тем самым как бы очеловечить её. Таково, например, стихотворение «Март»: «Перед приходом новой ночи // Погож и ясен небосвод, // Как будто ночь проверить хочет // На всхожесть зёрна ярких звёзд.// И, серебря колючий снег, // Сверкает месяц в поле дальнем, // Как недокованный лемех //У кузнеца на наковальне».
Поэзия Владимира Михалева поистине народная. Русская земля словно говорит его устами. В своем творчестве поэт-пастух удивительно органично сочетает понимание поэзии крестьянского труда и высокие требования литературного ремесла, своеобразный поэтический взгляд на мир и реалистическое отношение к жизни, свойственное труженику.
Объяснение: