ответ:Когда осенью 1941 года Ленинград оказался в кольце блокады, в защиту осажденных первым раздался голос великого казахского акына Джамбула Джабаева: «Ленинградцы, дети мои, ленинградцы, гордость моя…» Годы Джамбула в то время приближались к вековой отметке. Акын-мудрец по-прежнему был зорок душой, пропускал через себя все полнокровие жизни.
В 1941 на фронт ушёл Алгадай, сын Джамбула. Священной вещью для старого акына стала чёрная тарелка репродуктора. Изо дня в день оттуда лились невесёлые новости. Однажды в голосе Юрия Левитана прозвучала особая трагическая нота – был взят в блокаду Ленинград.
Для Джамбула будто задрожали бескрайние казахские степи… Боль, сострадание, святой гнев разлились в душе акына. Он взял в руки домбру, и полились в мир слова, вырвавшиеся из глубины сердца. Джамбул пел, опираясь на всю мощь своей почти столетней жизни, сострадая и пророчествуя:
Что же слышит Джамбул теперь?
К вам в стальную ломится дверь,
Словно вечность проголодав,
Обезумевший от потерь
Многоглавый жадный удав…
Сдохнет он у ваших застав!
Для окольцованного врагами Ленинграда эти слова были как пайка хлеба, как опора для духа. Листовки со стихами Джамбула, переведенными на русский, расклеивали на стенах, они звучали по радио, люди повторяли их, как заклинание…
Где предел человеческой выносливости? Дать ответ на этот во не может никто. История Ленинграда военных лет опрокидывает все доводы о том, что под влиянием страха и непреодолимого чувства голода люди теряют нравственные устои. В городе, где смертельно голодали 2,5 миллиона человек, не было места ни хаосу, ни произволу. Даже в самые трудные дни обессилевшие ленинградцы сохраняли порядок жизни.
ответ:Когда осенью 1941 года Ленинград оказался в кольце блокады, в защиту осажденных первым раздался голос великого казахского акына Джамбула Джабаева: «Ленинградцы, дети мои, ленинградцы, гордость моя…» Годы Джамбула в то время приближались к вековой отметке. Акын-мудрец по-прежнему был зорок душой, пропускал через себя все полнокровие жизни.
В 1941 на фронт ушёл Алгадай, сын Джамбула. Священной вещью для старого акына стала чёрная тарелка репродуктора. Изо дня в день оттуда лились невесёлые новости. Однажды в голосе Юрия Левитана прозвучала особая трагическая нота – был взят в блокаду Ленинград.
Для Джамбула будто задрожали бескрайние казахские степи… Боль, сострадание, святой гнев разлились в душе акына. Он взял в руки домбру, и полились в мир слова, вырвавшиеся из глубины сердца. Джамбул пел, опираясь на всю мощь своей почти столетней жизни, сострадая и пророчествуя:
Что же слышит Джамбул теперь?
К вам в стальную ломится дверь,
Словно вечность проголодав,
Обезумевший от потерь
Многоглавый жадный удав…
Сдохнет он у ваших застав!
Для окольцованного врагами Ленинграда эти слова были как пайка хлеба, как опора для духа. Листовки со стихами Джамбула, переведенными на русский, расклеивали на стенах, они звучали по радио, люди повторяли их, как заклинание…
Где предел человеческой выносливости? Дать ответ на этот во не может никто. История Ленинграда военных лет опрокидывает все доводы о том, что под влиянием страха и непреодолимого чувства голода люди теряют нравственные устои. В городе, где смертельно голодали 2,5 миллиона человек, не было места ни хаосу, ни произволу. Даже в самые трудные дни обессилевшие ленинградцы сохраняли порядок жизни.
Объяснение: