DikarkaWaider

12.12.2022 05:59 •  Литература

Анализ отрывка из произведения "после " смотрите, папа просят танцевать, — сказала она мне, указывая на высокую статную фигуру ее отца, полковника с серебряными эполетами, стоявшего в дверях с хозяйкой и другими . — варенька, подите сюда, — услышали мы громкий голос хозяйки в брильянтовой фероньерке
и с елисаветинскими плечами. варенька подошла к двери, и я за ней. — уговорите, ma chère 3, отца пройтись с вами. ну, , петр владиславич, — обратилась хозяйка к полковнику. отец вареньки был красивый, статный, высокий и свежий старик. лицо у него было румяное, с белыми à la nicolas i 4 подвитыми
усами, белыми же, подведенными к усам и с зачесанными вперед височками, и та же ласковая, радостная улыбка, как и у дочери, была в его блестящих глазах и губах. сложен он был прекрасно, с широкой, небогато украшенной орденами, выпячивающейся по-военному грудью, с сильными плечами и длинными
стройными ногами. он был воинский начальник типа старого служаки николаевской выправки. когда мы подошли к дверям, полковник отказывался, говоря, что он разучился танцевать, но все-таки, улыбаясь, закинув на левую сторону руку, вынул шпагу из портупеи, отдал ее услужливому молодому человеку и,
натянув замшевую перчатку на правую руку, — «надо всё по закону», — улыбаясь, сказал он, взял руку дочери и стал в четверть оборота, выжидая такт. дождавшись начала мазурочного мотива, он бойко топнул одной ногой, выкинул другую, и высокая, грузная фигура его то тихо и плавно, то шумно и бурно, с
топотом подошв и ноги об ногу, задвигалась вокруг залы. грациозная фигура вареньки плыла около него, незаметно, вовремя укорачивая или удлиняя шаги своих маленьких белых атласных ножек. вся зала следила за каждым движением пары. я же не только любовался, но с восторженным умилением смотрел на них.
особенно умилили меня его сапоги, обтянутые штрипками, — хорошие опойковые сапоги, но не модные, с острыми, а старинные, с четвероугольными носками и без каблуков, очевидно, сапоги были построены батальонным сапожником. «чтобы вывозить и одевать любимую дочь, он не покупает модных сапог, а носит
домодельные», — думал я, и эти четвероугольные носки сапог особенно умиляли меня. видно было, что он когда-то танцевал прекрасно, но теперь был грузен, и ноги уже не были достаточно для всех тех красивых и быстрых па, которые он старался выделывать. но он все-таки ловко два круга. когда же
он, быстро расставив ноги, опять соединил их и, хотя и несколько тяжело, упал на одно колено, а она, улыбаясь и поправляя юбку, которую он зацепил, плавно вокруг него, все громко зааплодировали. с некоторым усилием приподнявшись, он нежно, мило обхватил дочь руками за уши и, поцеловав в лоб,
подвел ее ко мне, думая, что я танцую с ней. я сказал, что не я ее кавалер. — ну, все равно, пройдитесь теперь вы с ней, — сказал он, ласково улыбаясь и вдевая шпагу в портупею. как бывает, что вслед за одной вылившейся из бутылки каплей содержимое ее выливается большими струями, так и в моей душе
любовь к вареньке освободила всю скрытую в моей душе любви. я обнимал в то время весь мир своей любовью. я любил и хозяйку в фероньерке, с ее елисаветинским бюстом, и ее мужа, и ее гостей, и ее лакеев, и даже дувшегося на меня инженера анисимова. к отцу же ее, с его сапогами и ласковой,
похожей на нее, улыбкой, я испытывал в то время какое-то восторженно-нежное чувство. мазурка кончилась, хозяева просили гостей к ужину, но полковник б. отказался, сказав, что ему надо завтра рано вставать, и простился с хозяевами. я было испугался, что и ее увезут, но она осталась с матерью. после
ужина я танцевал с нею обещанную кадриль, и, несмотря на то, что был, казалось, бесконечно счастлив, счастье мое все росло и росло. мы ничего не говорили о любви. я не спрашивал ни ее, ни себя даже о том, любит ли она меня. мне достаточно было того, что я любил ее. и я боялся только одного, чтобы
что-нибудь не испортило моего счастья.