Реформы Александра II,—сообщает Гольденберг,— имели для нас, евреев, громадное значение; мы за это чувствовали к нему большую признательность, и я, семнадцатилетний юноша, не мог понять, каким образом этот «добрый царь» мог позволить своим генералам и чиновникам мучить бедных поляков, когда нам он дал «свободу» : мы, действительно, почувствовали себя, с его воцарением, свободными,— антисемитизм, казалось, совсем исчез.
