Знакомство Петра с Голландией, Англией и Францией, несомненно, показало царю глубину отставания России. У России не было флота, а Голландия строила сотни кораблей в год, в России никто не мог помыслить о справочнике по сельскому хозяйству, а в Англии вышло более сорока агрономических трактатов только за первую половину восемнадцатого века. Парижанин уже тогда не мыслил себе жизни без газеты, а в Москве не знали, что это такое. Возможно, смотря на рейд любезного его сердцу Амстердама, Петр видел то, чего он желал для своей страны – открытости, мощи всепобеждающего отважного народа. Петр, после рассмотрения широкого европейского опыта, посчитал наиболее приемлемыми для России образцами шведские государственные учреждения: четыре сословия, отделение военной службы от гражданской, сенат и коллегии, деление на губернии. Но не будем предаваться иллюзиям, прямому западному воздействию подверглись не более 0,5 процента населения. Важнейшим же явилось то, что была на столетия обеспечена независимость России, превращение ее в страну противостоять любому внешнему влиянию. Здесь встает вопрос о соотношении внутренних потребностей развития и внешних толчков. Оба эти влияния существуют, как правило, одновременно. Иногда внешние факторы превалируют. В России внутреннее осознание необходимости развития произошло под влиянием западного примера и исходя из страха перед будущим в условиях отсталости. Наиболее нужным элементом перемен являлась культурная реориентация. То есть воспитание своего народа самодостаточными гражданами, а не согласными на любую долю спартанцами. Спартанского стоицизма вполне хватало у русского народа, никогда не знавшего легкой доли. Но не хватало организованной раскрепощенности, веры в свою персональную судьбу, исторического видения «откуда и куда» течет поток мировой истории, отвращения к жизни за спиной любого самозваного самодура, желания созидать свою судьбу, не теряя достоинства.
