На протяжении XVI в. в культуре накапливались такие черты и свойства, которые по отношению ко всей предшествовавшей древнерусской духовности были безусловно кризисными и в конечном счёте переходили в новое качество, подготавливая такую ценностно-смысловую парадигму в истории русской культуры, которая бы более соответствовала наступающему Новому времени. Здесь многовековая традиция древнерусской культуры исподволь прерывалась, нарушалась. В культуре XVI в. незаметно для современников складывались представления, нормы, ценности, существенно расходившиеся с привычными и авторитетными.
Духовную жизнь, в том числе и литературу Древней Руси XVI в. обоснованно называют культурой «государственного устроения» (академик Д. Лихачёв). Становление русского централизованного государства (Московского царства) сопровождалось соответствующим литературным «обрамлением», идеологически и беллетристически обосновывавшим необходимость сильной деспотической власти для поддержания на огромной территории объединённой Русской земли справедливости и порядка.
Однако консолидация различных явлений культуры под знаком государственного официоза предполагала смысловое противостояние этой культурно-идеологической монополии государства — нараставшей в обществе культурной дифференциации, идейному плюрализму и стилевому многообразию неофициальной культуры (включая литературу и словесность вообще). Можно даже сказать, что эти две противоположные тенденции были взаимообусловлены: чем больше множились и индивидуализировались в обществе идеи и настроения, отличные от официально принятых, тем сильнее стремилось государство к их нивелированию и подавлению, тем решительнее отстаивало обязательность и незыблемость своих охранительных норм и принципов. И соответственно, чем грубее и жёстче государство навязывало обществу свои идеалы и требования, тем резче сопротивлялось общество унификации и централизации «сверху».
В этом смысле древнерусская публицистика в большинстве случаев выходит за рамки официальной литературы (включая даже Послания Ивана Грозного). Все позиции русских публицистов этого времени несут печать яркой индивидуальности каждого автора, своеобразной системы его личного взгляда на окружающий мир и смысл истории... Не случайно именно в XVI в. у многих литературных произведений появляются авторы с реальными именами, с характерными особенностями индивидуального стиля, со своеобразными чертами политического и религиозного мировоззрения...
Социокультурный монизм и ценностно-смысловое единообразие древнерусской литературы и словесности исподволь разрушались, хотя разрушавшие их личности сами того не ведали, полагая, что воспроизводят, в меру своего понимания, всё ту же каноническую парадигму Древней Руси... Самый яркий тому пример — переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским, где в непримиримом споре столкнулись две взаимоисключающие личности, обличающие друг друга в одних и тех же грехах: вероломстве, нарушении общественного и религиозного долга, неправедном поведении, эгоизме и пр. Особенно колоритен в этом споре царь, который, по выражению академика Д. Лихачёва, несомненно, сильная личность, но жестоко подавляющая другие личности, само личностное начало.
Формула в высшей степени показательна для эпохи: личность в отношении самой себя оказывается свободной и снисходительной; в отношении же других — нетерпимой и деспотичной, а значит, не свободной от своих пристрастий. Таким был в русской культуре XVI в. не только царь Иван IV, но, по-своему, Иосиф Волоцкий и его оппоненты — «заволжские старцы», и Иван Пересветов, и Вассиан Патрикеев, и Максим Грек...
На протяжении XVI в. в культуре накапливались такие черты и свойства, которые по отношению ко всей предшествовавшей древнерусской духовности были безусловно кризисными и в конечном счёте переходили в новое качество, подготавливая такую ценностно-смысловую парадигму в истории русской культуры, которая бы более соответствовала наступающему Новому времени. Здесь многовековая традиция древнерусской культуры исподволь прерывалась, нарушалась. В культуре XVI в. незаметно для современников складывались представления, нормы, ценности, существенно расходившиеся с привычными и авторитетными.
Духовную жизнь, в том числе и литературу Древней Руси XVI в. обоснованно называют культурой «государственного устроения» (академик Д. Лихачёв). Становление русского централизованного государства (Московского царства) сопровождалось соответствующим литературным «обрамлением», идеологически и беллетристически обосновывавшим необходимость сильной деспотической власти для поддержания на огромной территории объединённой Русской земли справедливости и порядка.
Однако консолидация различных явлений культуры под знаком государственного официоза предполагала смысловое противостояние этой культурно-идеологической монополии государства — нараставшей в обществе культурной дифференциации, идейному плюрализму и стилевому многообразию неофициальной культуры (включая литературу и словесность вообще). Можно даже сказать, что эти две противоположные тенденции были взаимообусловлены: чем больше множились и индивидуализировались в обществе идеи и настроения, отличные от официально принятых, тем сильнее стремилось государство к их нивелированию и подавлению, тем решительнее отстаивало обязательность и незыблемость своих охранительных норм и принципов. И соответственно, чем грубее и жёстче государство навязывало обществу свои идеалы и требования, тем резче сопротивлялось общество унификации и централизации «сверху».
В этом смысле древнерусская публицистика в большинстве случаев выходит за рамки официальной литературы (включая даже Послания Ивана Грозного). Все позиции русских публицистов этого времени несут печать яркой индивидуальности каждого автора, своеобразной системы его личного взгляда на окружающий мир и смысл истории... Не случайно именно в XVI в. у многих литературных произведений появляются авторы с реальными именами, с характерными особенностями индивидуального стиля, со своеобразными чертами политического и религиозного мировоззрения...
Социокультурный монизм и ценностно-смысловое единообразие древнерусской литературы и словесности исподволь разрушались, хотя разрушавшие их личности сами того не ведали, полагая, что воспроизводят, в меру своего понимания, всё ту же каноническую парадигму Древней Руси... Самый яркий тому пример — переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским, где в непримиримом споре столкнулись две взаимоисключающие личности, обличающие друг друга в одних и тех же грехах: вероломстве, нарушении общественного и религиозного долга, неправедном поведении, эгоизме и пр. Особенно колоритен в этом споре царь, который, по выражению академика Д. Лихачёва, несомненно, сильная личность, но жестоко подавляющая другие личности, само личностное начало.
Формула в высшей степени показательна для эпохи: личность в отношении самой себя оказывается свободной и снисходительной; в отношении же других — нетерпимой и деспотичной, а значит, не свободной от своих пристрастий. Таким был в русской культуре XVI в. не только царь Иван IV, но, по-своему, Иосиф Волоцкий и его оппоненты — «заволжские старцы», и Иван Пересветов, и Вассиан Патрикеев, и Максим Грек...
источник:https://trojden.com/books/russian-history/russian-