На взаимоотношениях советской власти и интеллигенции неизбежно сказывались все реалии гражданской войны. Недовольство либеральной интеллигенции вызывали уже первые декреты СНК, ограничившие свободу слова, в том числе декрет о печати 27 октября 1917 г. Разгон Учредительного собрания, возобновление смертной казни, декреты периода военного коммунизма наряду с усилением карательно-репрессивных мер в годы гражданской войны это чувство усилили. Наблюдалась парадоксальная ситуация, когда одновременно увеличивалось и количество недовольных советской властью, и число сотрудничающих с ней. Зачастую это были одни и те же люди, в работе стремившиеся заглушить свое чувство недовольства существующими порядками. К этому же их толкало материальное положение, не позволявшее отвлекаться на политическую деятельность. Лишь отдельные представители из ранее поддерживавших советскую власть кругов интеллигенции выступали против внутриполитических изменений в стране, так как подобные выступления были чреваты арестами (А. Блок, С. Есенин) и, безусловно, ухудшением материального положения. Многие же стремились найти в большевизме то лучшее, что позволяло смириться с настоящим, подобно М. Горькому. Террор белых и красных был одинаково чужд российской интеллигенции, но только немногие ее представители поднимали голос против всякого насилия в гражданской войне, в частности В. Г. Короленко. В своем же большинстве российская интеллигенция ждала исхода гражданской войны, чтобы уже после ее окончания сделать свой выбор. Победа большевиков толкнула значительную часть интеллигенции выбрать путь эмиграции. За рубежом в революционное пятилетие оказалось около 1,5 млн человек, в том числе десятки тысяч семей литераторов, ученых, инженеров, военных. Они достаточно трезво оценивали причины трагедии эмиграции. "Виновных нет, вернее: все виноваты", - писал И. Гессен. Пытались объединиться, жить вместе. В Париже в начале 20-х гг. находилось около 400 тыс. русских эмигрантов; другими центрами эмиграции стали Берлин, Харбин, София и Прага. Оторванная от родной почвы, эмиграция сохранила в изгнании особенности русского стереотипа поведения и ментальности, дополняя их безысходностью мироощущения, когда лучшее виделось только в которое безвозвратно ушло в, небытие, а настоящее - только далекое преддверие неопределенного будущего. Это приводило иногда к попыткам примирения с советской действительностью, наиболее распространенным в среде первой революционной волны эмиграции. Завершение гражданской войны в этих кругах воспринималось зачастую как победа российской государственности, пусть и не традиционным путем. Группа единомышленников, ядро которых составили представители партии кадетов, издала в середине 1921 г. сборник "Смена вех", в котором изложила свои взгляды относительно перехода к политике гражданского примирения, призывая совместно с большевиками содействовать возрождению России. В Советской России движение "сменовеховцев" было воспринято с одобрением, так как давало возможность хотя бы частично компенсировать потери, вызванные массовой эмиграцией, и расколоть русское зарубежье. Однако движение "сменовеховцев", хотя и обозначало начало возвращения интеллигенции на Родину, так и не приобрело массового характера из-за репрессий против интеллигенции в Советской России. Пребывание русской интеллигенции за рубежом становилось постоянным. Вдали от Родины рождались произведения, составляющие гордость русской культуры XX в.
На фоне возбужденных разговоров о возможном нападении России на страны Балтии, ее медленное, но неуклонное возвращение в качестве одного из влиятельных игроков на Балканах почти не привлекает внимания. Если кто-нибудь из западных лидеров и пришел в панику по поводу избрания пророссийских президентов в Болгарии и Молдове, они пока об этом не заявляли.Помимо событий в Болгарии и Молдове Кремль проявляет активность и в других странах региона. Россия укрепляет свои связи с националистической Сербией, открыто поддерживая боснийских сербов в их борьбе за расширение независимости или полное отделение от Боснии, подбадривает косовских сербов добиваться того же от Косово, а также, оказывая поддержку оппозиции в Черногории, держит эту страну в состоянии кипения.
Если сегодня кажется, что Россия решительно настроена вернуться на Балканы, это объясняется тем, что она не привыкла быть вытесненной из этого региона. На протяжении столетий Россия воспринимала Балканы как свою естественную сферу влияния, во всяком случае со времен царствования Петра Первого, который взял Черногорию под свое крыло.
Впрочем, более важное историческое событие произошло несколько позже, в 1774 году, когда Екатерина Великая вынудила Османскую Империю подписать Кючук-Кайнарджийский договор, который наделял Россию туманно сформулированными правами «представлять» христианские народы Балкан.
Это эпохальное событие фактически узаконило официальную роль России как покровителя и защитника православных христиан на Балканах, которую как сама Россия, так и православные народы с тех пор всегда воспринимали вполне серьезно.
Так, например, собор Александра Невского в Софии, воздвигнутый в честь русских воинов, освободивших Болгарию от осман в 1870-х годах, является единственным видимым мемориалом, символизирующим множество нитей, связывающих народы Болгарии и России.
После создания болгарского государства Россия имела там решающее влияние. Когда первый князь Болгарии Александр Баттенберг выказал недопустимое стремление к независимости от России, его просто вынудили отречься от престола и покинуть страну в 1886 году.
Позже, в 1900-х годах, после того как революция в Белграде свергла проавстрийскую династию, российские интересы сместились на север, к Сербии, которая оказалась в целом даже более «сыновней», чем Болгария. Болгары впоследствии показали себя не столь послушными, как можно был надеяться. Что же касается Черногории, она была фактически сателлитом России, поскольку черногорские князья жили на российские пенсии.
После первой мировой войны, которая, как хорошо известно, началась с российской интервенции в поддержку Сербии, Россия впервые с 18 века была отрезана от Балкан, поскольку балканские монархии с ужасом восприняли социалистическую революцию.
Вторая мировая война с российской точки зрения восстановила естественный порядок, когда послушные Москве партии возглавили весь регион, за исключением Греции, и позже Югославии.
Именно память о многолетнем доминировании может служить объяснением, почему Россия с такой обидой воспринимает тот факт, что ей снова пришлось уйти с Балкан после распада Советского Союза.
Разумеется, существует огромная разница между своего рода империей, которую кое-кто в Кремле мечтает восстановить на Балканах сегодня, и ситуацией, имевшей место в период между 1945 и 1991 годом. В эти годы Советская держава охватывала почти весь балканский регион и опиралась на неоспоримую грубую силу. Сегодня российское влияние ограничено некоторыми районами Балкан и опирается главным образом на поддержку народа, с небольшой примесью экономики, главным образом энергетики.
Греция, несмотря на все православное единство, никогда не представляла особого интереса для России, и греческие коммунисты испытали это на себе, когда Сталин прекратил им в конце сороковых годов.
Православная Румыния является еще одной закрытой для России зоной. Даже в коммунистическую эпоху румыны со своей остро ощущаемой латинской идентичностью были недовольны и вели себя отчужденно.
Хорватия, Албания и контролируемая правительством часть Косово также являются зонами, где у России нет никаких надежд приобрести реальное влияние, не говоря уж о доминировании. Идет ли речь о католиках или мусульманах, вновь обретенная российская православная идентичность ни в коей мере их не привлекает.
Итак, потенциальными сферами российской активности являются Болгария, Сербия, Черногория, сербская часть Боснии и, возможно, Македония. В этих странах, особенно в Сербии, упоминание о России как о враге является неестественным, идет вразрез с национальным духом и задевает глубокие чувства этнической и религиозной солидарности.
Победа большевиков толкнула значительную часть интеллигенции выбрать путь эмиграции. За рубежом в революционное пятилетие оказалось около 1,5 млн человек, в том числе десятки тысяч семей литераторов, ученых, инженеров, военных. Они достаточно трезво оценивали причины трагедии эмиграции. "Виновных нет, вернее: все виноваты", - писал И. Гессен. Пытались объединиться, жить вместе. В Париже в начале 20-х гг. находилось около 400 тыс. русских эмигрантов; другими центрами эмиграции стали Берлин, Харбин, София и Прага.
Оторванная от родной почвы, эмиграция сохранила в изгнании особенности русского стереотипа поведения и ментальности, дополняя их безысходностью мироощущения, когда лучшее виделось только в которое безвозвратно ушло в, небытие, а настоящее - только далекое преддверие неопределенного будущего. Это приводило иногда к попыткам примирения с советской действительностью, наиболее распространенным в среде первой революционной волны эмиграции. Завершение гражданской войны в этих кругах воспринималось зачастую как победа российской государственности, пусть и не традиционным путем.
Группа единомышленников, ядро которых составили представители партии кадетов, издала в середине 1921 г. сборник "Смена вех", в котором изложила свои взгляды относительно перехода к политике гражданского примирения, призывая совместно с большевиками содействовать возрождению России. В Советской России движение "сменовеховцев" было воспринято с одобрением, так как давало возможность хотя бы частично компенсировать потери, вызванные массовой эмиграцией, и расколоть русское зарубежье. Однако движение "сменовеховцев", хотя и обозначало начало возвращения интеллигенции на Родину, так и не приобрело массового характера из-за репрессий против интеллигенции в Советской России. Пребывание русской интеллигенции за рубежом становилось постоянным. Вдали от Родины рождались произведения, составляющие гордость русской культуры XX в.
Если сегодня кажется, что Россия решительно настроена вернуться на Балканы, это объясняется тем, что она не привыкла быть вытесненной из этого региона. На протяжении столетий Россия воспринимала Балканы как свою естественную сферу влияния, во всяком случае со времен царствования Петра Первого, который взял Черногорию под свое крыло.
Впрочем, более важное историческое событие произошло несколько позже, в 1774 году, когда Екатерина Великая вынудила Османскую Империю подписать Кючук-Кайнарджийский договор, который наделял Россию туманно сформулированными правами «представлять» христианские народы Балкан.
Это эпохальное событие фактически узаконило официальную роль России как покровителя и защитника православных христиан на Балканах, которую как сама Россия, так и православные народы с тех пор всегда воспринимали вполне серьезно.
Так, например, собор Александра Невского в Софии, воздвигнутый в честь русских воинов, освободивших Болгарию от осман в 1870-х годах, является единственным видимым мемориалом, символизирующим множество нитей, связывающих народы Болгарии и России.
После создания болгарского государства Россия имела там решающее влияние. Когда первый князь Болгарии Александр Баттенберг выказал недопустимое стремление к независимости от России, его просто вынудили отречься от престола и покинуть страну в 1886 году.
Позже, в 1900-х годах, после того как революция в Белграде свергла проавстрийскую династию, российские интересы сместились на север, к Сербии, которая оказалась в целом даже более «сыновней», чем Болгария. Болгары впоследствии показали себя не столь послушными, как можно был надеяться. Что же касается Черногории, она была фактически сателлитом России, поскольку черногорские князья жили на российские пенсии.
После первой мировой войны, которая, как хорошо известно, началась с российской интервенции в поддержку Сербии, Россия впервые с 18 века была отрезана от Балкан, поскольку балканские монархии с ужасом восприняли социалистическую революцию.
Вторая мировая война с российской точки зрения восстановила естественный порядок, когда послушные Москве партии возглавили весь регион, за исключением Греции, и позже Югославии.
Именно память о многолетнем доминировании может служить объяснением, почему Россия с такой обидой воспринимает тот факт, что ей снова пришлось уйти с Балкан после распада Советского Союза.
Разумеется, существует огромная разница между своего рода империей, которую кое-кто в Кремле мечтает восстановить на Балканах сегодня, и ситуацией, имевшей место в период между 1945 и 1991 годом. В эти годы Советская держава охватывала почти весь балканский регион и опиралась на неоспоримую грубую силу. Сегодня российское влияние ограничено некоторыми районами Балкан и опирается главным образом на поддержку народа, с небольшой примесью экономики, главным образом энергетики.
Греция, несмотря на все православное единство, никогда не представляла особого интереса для России, и греческие коммунисты испытали это на себе, когда Сталин прекратил им в конце сороковых годов.
Православная Румыния является еще одной закрытой для России зоной. Даже в коммунистическую эпоху румыны со своей остро ощущаемой латинской идентичностью были недовольны и вели себя отчужденно.
Хорватия, Албания и контролируемая правительством часть Косово также являются зонами, где у России нет никаких надежд приобрести реальное влияние, не говоря уж о доминировании. Идет ли речь о католиках или мусульманах, вновь обретенная российская православная идентичность ни в коей мере их не привлекает.
Итак, потенциальными сферами российской активности являются Болгария, Сербия, Черногория, сербская часть Боснии и, возможно, Македония. В этих странах, особенно в Сербии, упоминание о России как о враге является неестественным, идет вразрез с национальным духом и задевает глубокие чувства этнической и религиозной солидарности.